Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
Экстрим по душе Далее
С мечом в руках Далее
Бесконечная красота Поморья Далее
В четвертом поколении Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Уроки Норильска
ВОСПОМИНАНИЙ ТРЕПЕТНАЯ НИТЬ
25 января 2010 года, 14:33
Фото: Архив “ЗВ”
Текст: Валерий ЛИТВИНОВ, начальник Норильскснаба в 1987–1990 годах
В Норильске прошло 30 лет моей жизни, лучшие годы. Из них 25 лет отдано Норильскому комбинату, точнее Норильскснабу, которому я служил верой и правдой, душой и сердцем, без остатка. Который кормил, пестовал и в итоге сформировал меня.
Пригласил меня в Норильскснаб Владимир Иванович Полищук, бывший в то время главным инженером складского хозяйства. Наши пути пересеклись в третьей декаде сентября 1965 года в Злобинском грузовом районе Красноярского речного порта, где я был заместителем начальника по грузовой и коммерческой работе.
 
Аврал
До отхода в Дудинку последнего грузового теплохода оставались считаные дни. Работа шла в авральном порядке.
Грузов было так много, что уже к июлю все склады порта были переполнены. Вагоны из-за нехватки места разгружались прямо на землю. А груз все прибывал и прибывал. Просто подать груженые вагоны в порт было некуда, сначала нужно было выработать порожняк. Выполняя эту операцию, железнодорожники на несколько часов перекрывали в городе проспект имени газеты "Красноярский рабочий". А потом в буквальном смысле слова впихивали вагоны на территорию порта.
У меня, молодого инженера, два года назад окончившего институт, забот было выше крыши. И вот тут-то, примерно в середине июля, мы с начальником Злобинского района порта Тюкаловым почувствовали, что руководство стало готовить нас на роль козлов отпущения. Реальная угроза, что грузы могут остаться неотправленными, а за это нужно отвечать, висела над всеми. А кому же еще отвечать, как не начальнику с его заместителем? Когда мы это поняли, дали друг другу слово: выложимся до конца, грузы отправим, а потом уйдем. Работать с теми, кто готов тобой при случае пожертвовать, мы посчитали невозможным.
Однажды, обходя причалы, увидел, как два неизвестных мне субъекта что-то диктуют приемосдатчице, а она, бедная, приостановила погрузку теплохода и разгребает на земле оборудование, чтобы что-то достать. Оказалось, представители Норильского комбината просят "вот это нижнее оборудование погрузить именно сейчас, в первоочередном порядке". Тут меня взорвало: "Ты что, разве не понимаешь, что теплоход ни секунды не должен простаивать?! Гони всех в шею! И попробуй ослушаться, завтра же вылетишь с работы", – пообещал я приемосдатчице. Норильчане слушали молча. Это были Полищук и Шакуров, начальник отдела запчастей Норильскснаба.
Об этом эпизоде мы с Владимиром Ивановичем Полищуком не вспоминали ни тогда, когда я был рядовым работником Норильскснаба, ни тогда, когда стал заместителем, а потом первым заместителем Полищука, после отъезда Владимира Николаевича Всесвятского возглавившего Норильскснаб. Ни тогда, когда, уезжая на материк, Полищук фактически сделал меня своим преемником. А суть нашего умолчания об эпизоде моего приглашения в Норильск стала для меня одним из главных жизненных уроков. Он заключается в том, что дело – прежде всего. А личные настроения, симпатии и антипатии – потом.
 
О роли печатного слова
Еще в Красноярске меня предупредили, что на следующее утро после прилета я должен быть у начальника Норильскснаба. Руководитель был в отпуске, и я попал к его заместителю – Эзре Ароновичу Левицкому. В маленьком тесном кабинете, за огромным письменным столом сидела величественная фигура старого человека. Копна все еще вьющихся, с проседью, волос, проницательный взгляд, резковатые черты лица и ни тени любопытства к вошедшему. Молча кивнул на стул против себя и продолжал слушать. Шла планерка комбината. После планерки Левицкий взял свежий номер "Заполярной правды" и так же молча стал его прочитывать. По ходу чтения кому-то звонил, кого-то вызывал к себе, голос постоянно менялся, а я сидел... Внимания на меня не обращалось вовсе. Но я-то все видел, слышал, наблюдал и впитывал. Так продолжалось около двух часов. Как потом показало время, в то утро я получил два важнейших жизненных урока.
Первый касался значения и роли печатного слова. Я видел, как этот старый, грузный человек очень дотошно, от корки до корки вычитывал свежий номер городской газеты. Я был свидетелем, как вызывались сотрудники и принимались меры по замечаниям в какой-то публикации. Я слышал, как иногда Левицкий взрывался, говоря по телефону, и кого-то на другом конце провода отчитывал, мол, чего в газету лезешь, трудно, что ли, прийти или хотя бы позвонить? И чувствовалось, как на другом конце провода собеседник ежился и лепетал что-то невразумительное.
Для меня, диссидентствующего отпрыска хрущевской оттепели, вообще отрицающего тогда газеты как таковые и признающего за ними в лучшем случае роль пропагандистского органа, происходящее было чудом. На моих глазах местная газета превращалась в мага, в волшебника, собирающего в комок коллективную волю людей и заставляющего их действовать во имя производства, во имя общего благоденствия единым коллективом. Это был серьезнейший урок, оказывавший потом влияние на всю мою жизнь. Может, именно поэтому я до сих пор выписываю газеты.
 
К чести снабовцев
Следующий урок касался Норильскснаба, места моей будущей работы. Но усвоил я этот урок только со временем.
В производственной иерархии комбината на первой ступеньке находились горнодобывающие, обогатительные и металлургические предприятия. А затем шли многочисленные подразделения так называемой сферы обслуживания, среди которых Норильскснаб, безусловно, выделялся и занимал совершенно особое место. Он был уважаем как теми, так и другими.
Понятно, что в условиях нехватки ресурсов тот, у кого они есть и кто их "выдает", будет уважаем всегда. Понятно, что для "сферы обслуживания" этого было достаточно. Но предприятия первой ступени уважали Норильскснаб еще и за другое. Довольно часто свои недоработки предприятия валили на Снаб, делая его своеобразным козлом отпущения. На планерках нередко звучало: сорвали потому, что Норильскснаб "ресурс" не может: а) привезти с материка; б) найти в Дудинке;  в) выдать со склада и т.п. Конечно, и такие случаи бывали, но в общей массе они составляли не больше 5–10 процентов. К чести снабовцев, они не вступали в пререкания, не оправдывались, не становились в позу незаслуженно обиженных, не злопамятовали. И это, конечно, вызывало уважение.
А когда случалась действительно аварийная ситуация, все службы Норильскснаба действовали как солдаты на фронте. И ни разу по вине снабженцев аварийная ситуация не затягивалась или не оставалась неразрешенной.
 
Равных нам не было
Пригласили меня в Норильск на абсолютно новое дело – контейнеризацию. К хлынувшему с 1964 года потоку грузов ни Дудинский порт, ни Норильское складское хозяйство в полной мере готовы не были. Чтобы принять этот увеличившийся грузопоток, нужно было либо удлинять причальный фронт Дудинского порта, либо растягивать время навигации, а для хранения строить дополнительную складскую емкость. В итоге все это и было сделано. Со временем. А действовать нужно было здесь и сейчас. И норильчане приняли единственно верное решение. Нужно в единицу отпущенного природой навигационного времени так организовать дело, чтобы единовременно поднимать краном, скажем, не пять тонн, а десять, а это значит, что нужно укрупнять грузовые места. Это и называется контейнеризацией груза.
Идеологом этого направления выступил тогдашний начальник Норильскснаба Владимир Николаевич Всесвятский. Меня пригласили на должность начальника только что созданной контейнерной службы. Эксплуатационный факультет Новосибирского института инженеров водного транспорта и практическая трехлетняя работа в Красноярском речном порту оказались как нельзя кстати.
Не могу сказать, что меня на новом месте с новым для всех делом встретили с распростертыми объятиями, но мощная поддержка Всесвятского, а потом и Полищука сыграли свою роль. И к 1990 году, за 25 лет занятий этим делом, мы добились того, что контейнерный парк Норильского комбината стал вторым по величине в СССР после Министерства путей сообщения, опережая по количеству контейнеров таких гигантов, как Минморфлот и Минречфлот России. Среди промышленных предприятий страны равных нам не было. В 1990 году в парке Норильского комбината насчитывалось более десятка типов универсальных и специализированных контейнеров. Перевозили в них более полумиллиона тонн грузов.
В начале 70-х годов прошлого столетия специалисты
Норильскснаба совместно с сотрудниками Московского института «Промтрансниипроект» стали лауреатами ВДНХ и получили медали за разработку и внедрение в практику специализированного контейнера для перевозки взрывчатых веществ Норильского комбината.
Понятно, что эта большая работа требовала решения ежедневных задач, связанных с эксплуатацией имеющегося парка. Составлялся ежегодный план контейнеризации, контейнеры направлялись многим десяткам поставщиков, а их надо было "уговорить" принять наши контейнеры, а частенько помочь и финансами, и материалами, чтобы создать партнерам возможность работать с норильскими грузами. Нужно было организовать учет движения контейнеров, присмотреть, чтобы уже местные предприятия вовремя растарили и вернули контейнеры.
Жизнь заставила нас представительствовать в разных высоких инстанциях, что требовало накопления и совершенствования профессиональных знаний. Как сейчас говорят, надо было соответствовать. Соответствовать нам, безусловно, помогало высокое имя Норильского комбината и решаемые им задачи, о которых все служивые люди страны знали.
 
По камушку, по кирпичику
Материальная обеспеченность жизни в Норильске открывала широкие возможности для роста личностного кругозора, позволяла "мир посмотреть и себя показать", удостовериться, насколько "широка страна моя родная".
Помню, как в первый свой северный отпуск я захотел поехать к отцовской родне и глубже вникнуть в свои родовые корни. Мы в семье жили во всех отношениях трудно. Я ушел из дома в 17 лет, поступил в институт и жил с этого времени на самообеспечении, а вернулся в родительский дом только на похороны отца, будучи уже выпускником института. Но вопросы, каковы на самом деле были взаимоотношения родителей и почему моя жизнь сложилась так, как сложилась, крепко сидели внутри. Вот и поехал я сначала к одной тетке в Таганрог, потом к другой – в Ригу. А затем под влиянием "Окаянных дней" Бунина, которого я безумно любил в то время, отправился в Одессу, чтобы пройти по местам пребывания писателя перед отъездом из России. В очередной отпуск захотелось взглянуть на архитектурный ансамбль в Саласпилсе, сооруженный к 20-летию Победы, побывать на Певческом Поле под Таллином. И пошло, поехало... Многие в те годы стремились за рубеж, а мы с женой решили, что пока не объездим все уголки нашей страны, за границу не двинемся.
В Дрогобыче, в тире, мы познакомились с типичным
"западенцем", который, после того как я его «перестрелял», принес бутылку шампанского и за бокалом стал рассказывать, как они жили "при немцах", и ужасно гордился, что, работая в военные годы на кирпичном заводе, уходя со смены, прятал под полой два-три кирпича. Дрожал, но прятал. А к моменту, когда Красная армия их освободила, у мужчины наворованных кирпичей набралось почти на дом. Добавил чуть-чуть при нашей родной власти и считал это своим вкладом в войну.
 
Лилось вино и песни
Никогда не забуду, как, выйдя утром из Владикавказа, пройдя по Военно-Грузинской дороге, а затем через небольшой перевал в горной Сванетии, поздно к вечеру мы добрались до Телави. А наутро, отправившись еще до завтрака побродить по городу, остановились у памятника царю Ираклию Второму, подписавшему с Россией знаменитый Георгиевский трактат. Памятник стоит на уступе горы, вокруг него небольшая смотровая площадка, и, подойдя к ее краю, мы увидели внизу небольшой, уже открытый винный погребок. Спустились. Я стал выпендриваться и попросил что-нибудь из любимых вин Сталина. Либо "Киндзмараули", либо "Хванчкару".
Хозяин накануне вернулся из отпуска. После вчерашнего возлияния с друзьями у него побаливала голова, и он не только принес несколько бутылок и того и другого вина, но, довольный, что нашел с утра благодарных слушателей, стал рассказывать про местные вина. Мы всё пробовали и забыли про завтрак и обед, а когда день стал приближаться к вечеру, хозяин погребка кого-то послал за своими друзьями и мы все вместе перебрались на берег Алазани. Развели небольшой костер, друзья оказались из хорового коллектива местного Дворца культуры. И зазвучали знаменитые грузинские многоголосия.
Алазань на самом деле небольшая, но бурная речка. Услышав пение, на другом ее берегу грузинский парень-тракторист бросил пахать и погнал свой трактор к нашему костру. Узнав, что мы из России, долго просил зайти к нему хоть на минуту, объясняя, что жена будет очень рада и не простит его, если узнает, что не смог нас уговорить. А песни звучали, вино лилось, и темная глубокая грузинская ночь баюкала и укутывала нас.
Моя душа противится всему тому, что происходит между Россией и Грузией сейчас. Я понимаю, что оба народа разорваны искусственно, что не смогли наши политики сохранить то, что выстраивалось веками, устоять общей историей перед действиями чужеродной злой силы, а то, что злая воля здесь постаралась, у меня лично не вызывает сомнения.
 
Прекрасен наш союз
К слову, мою жизнь в Норильске всегда окружало интернациональное товарищество. В первые годы после приезда я посещал литературный кружок при городской газете и сдружился с его участниками. Русские Юрий Лесков и Валентина Чепаксина, татарин Юрий Бариев, еврей Михаил Левин, украинец Анатолий Назаренко, осетинка Валентина Тамаева – мы проводили много времени вместе. Чуть позднее в наши ряды влилась актерская чета Николая и Светланы Королевых, режиссер Станислав Илюхин и другие ребята. Многие годы мы каждую пятницу вечером уходили на Красные Камни с ночевкой. Уходили в любую погоду, до самых крепких морозов.
Позднее жизнь развела всех в разные стороны. Прошла молодость. На первый план вышли производственные заботы каждого, и нехитрые туристические походы уступили место преферансным посиделкам, которые тоже были интернациональными – еврейско-русско-украинскими.
Моим единственным душевно близким другом на всю жизнь был крымский караим Эдуард Карпович Татосьян.
Норильск дал мне возможность прикоснуться и впитать в себя все многообразие и сложность межнациональных жизненных связей и привел меня к выводу, что главное в межнациональном общении, как и в любом общении, твоя порядочность. Будешь ты порядочен – и тебе ответят тем же. А в условиях нашей жизни мало быть порядочным, чтобы выживать, нужно не разбегаться по национальным квартирам, а теснее сдвигать плечи. Этой нехитрой формуле выживания научил меня Норильск!
Дудинский порт. 1989 год
0
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск