WAP
PDA
Охота на солнечного зайчика
Казус Виницкого
|
4 мая 2008 года, 13:34 Текст: Аркадий ВИНИЦКИЙ
|
К юбилею Норильска-города «Заполярный вестник» продолжает публикацию сцен из жизни второй половины прошлого века глазами Аркадия Виницкого.
| В 80-х годах прошлого столетия культурная жизнь Норильска переживала некий Ренессанс. Работал драматический театр с прекрасной труппой, танцевальные ансамбли разъезжали по всей стране, проводились всесоюзные фестивали бардовской песни, выставлялись местные и приезжие художники... Ну и, конечно, кипела литературная жизнь. Издавались сборники, проводились семинары, презентации, работало литературное объединение, одна за другой выходили публикации в толстых журналах. В центре литературной тусовки был Сережа Лузан. Нашедший к тому времени свою литературную тропу, много издававшийся, писавший стихи и прозу, он слыл мэтром среди норильских писателей. Обладавший к тому же легким, веселым характером, умевший ценить чужое творчество, он имел еще и организаторские способности – ему охотно уступали право бегать по кабинетам, хлопотать, выбивать средства и т.д. В своей долитературной жизни Сергей успел побывать моряком дальнего плавания, речником, артистом цыганского театра, обходчиком газовых трубопроводов, директором Красного чума в национальном стойбище, промысловиком-охотником, рыболовом. Причем два последних увлечения он не оставил и в описываемое время. Словом, прошел Сергей все университеты, полагавшиеся русскому писателю со времен Максима Горького. Его жена Рита, коренная северянка, тоже обладала литературным даром – ее рассказы, изданные хорошей теплой книгой, хвалил сам Виктор Астафьев. Сергей слегка ревновал ее к творчеству и однажды даже сказал: «Ты смотри у меня, поаккуратнее, два соловья на одной ветке не поют». Мы дружили семьями, к тому же только эти два человека имели существенное влияние на моего входившего в пору юности сына. Когда литературная тусовка доставала Серегу, а творчество начинало давить изнутри, он уезжал в тундру, где его ждали охотничий дом и угодья. Ему удалось внести некое подобие системы в организацию такой жизни, при этом все-таки большую ее часть он проводил в тундре. Там был дом, собаки, сети, капканы и, главное, керосиновая лампа. Правда, в доме еще была рация. Но в силу своего преклонного возраста и технических навыков Сергея, она служила, скорее, элементом интерьера. Лишь иногда Серега участвовал в перекличке охотников, которую проводили радисты института Крайнего Севера. Однажды, не то поздней зимой, не то ранней весной, в литературной тусовке Норильска появилось некое юное Дарование. Дарованию было что-то хорошо за двадцать, оно успело к тому времени поучиться в каком-то окололитературном институте. В Норильске у нее жил то ли кто-то из родителей, то ли кто-то из родственников. Одним словом, она приехала в Норильск, привлеченная отсветом его литературной жизни, и решила в нем подзадержаться. Невысокого роста, подвижная, в последней стадии упитанности, она носила очень короткие юбки, из которых зазывно торчали ножки, весьма напоминавшие рояльные. При взгляде на ее лицо с узкими глазками, розовыми щечками, всегда улыбающееся, в голову невольно приходила мысль: Дарование всю жизнь питалось только пирожками с повидлом. Осмотревшись, освоившись в писательской среде, Дарование решило, что для ускоренного расцвета ее литературных свойств ей просто необходим легкий, опять же окололитературный роман. И взгляд ее остановился на Сергее. Голова у Дарования все-таки варила. Она понимала, что если возьмет с места в карьер, то вместо распахнутых объятий может увидеть убегающего Сергея, имевшего кое-какие представления о женской привлекательности. С талантом, которым можно блеснуть и увлечь намеченный к роману объект, было как-то не очень. Не то чтобы его, таланта, не было. По общему мнению, был. Но его никто не видел. Никто не читал трудов юного Дарования, но почему-то все думали, что все у нее впереди. И вот, постепенно, от семинара к презентации, от обсуждения к объединению, юное Дарование стало обкладывать Сергея флажками. Очень аккуратненько. То выдаст цитатку из его рассказа, то огласит стишок, то восхитится очередным героическим поступком Сергея. И все не в лоб, не при нем, а выбирая общество, из которого заведомо кто-нибудь да передаст Сереге приятное. И наконец решив, что пришло время захлопнуть ловушку, при полном сборе наших литераторов, опять же в отсутствие Сергея, прижав пухленькие кулачки к груди (благо было к чему), Дарование сказало что-то длинное и хорошее про последние Сережкины стихи. И вдруг задрожавшим голосом выкрикнула: – Вот он, вот, наш норильский Вийон! О, поэты! Скажите мне, поэты! Кто из вас, будь он седой и дряхлый или молодой и безусый, устоял бы, чье сердце не встрепенулось, как выпущенная на свободу птица, если бы вас молодая женщина в кругу собратьев по перу сравнила не с Жуковским, не с акыном Джамбулом Джабаевым, даже не с Николаем Тихоновым, а с самим Франсуа Вийоном?! И не стали бы вы после этого обсуждать ее внешность, а признали бы ее красавицей. И не стали бы вы обсуждать ее дарование, а превознесли бы ее талант. Дело было сделано. Юному Дарованию оставалось вымыть ручки, сесть за стол, положить на колени салфеточку, взять ножик, вилку и съесть с аппетитом приготовленное блюдо. Узнав, что в силу длинных норильских отпусков и с окончанием сезона заготовки рыбы Сережа на продолжительное время остался в Норильске в компании кота Василия и кобеля Соболя, Дарование попросило его по телефону найти время послушать ее стихи, а также проконсультировать, как дальше развивать талант. А поскольку он очень велик и ярок, читать свои стихи в присутствии коллег-писателей ей бы не хотелось, дабы не разбудить черной зависти в одних и не отбить желание творить у других. Размеры же и яркость Сережиного таланта позволяли ей надеяться, что с ним такого не произойдет. И еще одно важное обстоятельство отметило Дарование. Поскольку она читает свои произведения очень громко, желательно, чтобы читка происходила в старом, сталинских времен доме, стены которого сберегут покой соседей. Как раз в таком, в каком и жил мэтр. В большой комнате Сережиной квартиры стояли стол, платяной шкаф и огромный диван, ровесник дома, безраздельно принадлежавший коту Василию. Вот этот диван и был выбран местом для консультаций. После первой Дарование вполне освоилось и стало расхаживать по квартире, рассматривая все очень внимательно. И не зря, как мы узнаем потом. Дойдя до портрета хозяйки дома, она томно вздохнула и, закатив узенькие глазки, сказала, что ей, мол, неловко. И повернула портрет лицом к стене… Вскоре после Серегиной консультации Дарование решило, что Норильск ею пройден, и улетела осваивать город помасштабнее – Красноярск. Там, мол, литературная среда погуще и потеплее в целом. Словом, как раз то, что нужно для расцвета ее таланта. Прошло время, настала зима. К Сергею на точку залетели знакомые геологи и после пары рюмок предложили слетать в Норильск, твердо обещая на следующий день вернуть его обратно. Кинув пару кусков оленины собакам, Сережа схватил куль рыбы и уже через пару часов звонил в дверь своей квартиры. На следующий день, конечно же, замело. Сергей, поняв, что никуда он сегодня не полетит, пошел на заседание литобъединения. И там ему передали экземпляр толстого сибирского журнала, в котором – о, Боги! – был напечатан рассказ Дарования. Консультации помогли! Рассказ назывался «Солнечный зайчик». Был он целиком посвящен сеансу консультаций, проведенных мэтром. Литературного сияния от рассказа не исходило, но в силе изложения деталей и подробностей автору отказать было нельзя. Описание квартиры, к примеру, очень напоминало протокол осмотра, составленный опытным следователем: «В пепельнице лежало два окурка: один – с мужским прикусом, другой – с помадой». Сергей забрал журнал, пришел домой и хорошенько его спрятал. На следующий день продолжало дуть, опять не было погоды, и Сергей уже начал нервничать, переживать за оставленных на точке собак. Еще через день дуло по-прежнему. Рита ушла на работу. Сергей, проснувшись, решил еще раз перечитать рассказ Дарования. Только он сел за стол и раскрыл журнал, раздался телефонный звонок. Звонили геологи: открылось «окно». Сергей подхватился, оделся, и, захлопнув дверь, помчался к автобусу. Забытый на столе, раскрытый на заголовке рассказа журнал остался сиротливо ждать прихода Риты с работы. Часов около восьми вечера у нас дома зазвонил телефон. Звонила Рита. – Аркаша, а Тамара уже пришла с работы? – спросила она. Они переговорили, и жена стала собираться, мол, Рита попросила ее прийти – надо посоветоваться о чем-то важном. Войдя в квартиру и раздевшись, Тамара увидела в комнате на столе бутылку вина, два бокала и какой-то журнал. – Выпьем, подруга, – сказала Рита своим неподражаемым голосом, суховатым и хриплым одновременно. Голос Риты как сигнальные флаги на корабле. Она всегда очень сдержанна и спокойна. И только по степени сухости голоса можно было судить о накале ее эмоций. Сейчас голос был очень сухой. Он нуждался в немедленном орошении. Выпили. – На вот, почитай, – предложила жене Рита. Тамара взяла журнал и села на диван читать. Василий, обожавший гостей на своей территории, тут же забрался ей на спину и, сложившись воротником, сладко заурчал. Рассказ был небольшой. Тамара прочла его быстро. Положив журнал, она обвела комнату взглядом и удивилась полноте и точности описания деталей. Комментарии были излишни. – Давай еще выпьем, – предложила Тамара. Выпили. Ритин взгляд упал на пепельницу, в которую, как следовало из рассказа, Дарование стряхивало пепел от сигареты. Со словами «Ах, ты, сучка!» пепельница была отправлена в окно. – Понимаешь, Том! – сказала Рита. – Понимаю, – ответила Тамара. Выпили еще по одной. – И ведь написала, гадюка! Рассказ был выдернут из журнала, каждая страница порвана на мелкие кусочки, и все спущено в унитаз. Открыли вторую. Выпили. Разговаривали мало, в основном действовали. После слов «Ну, ты и гад! Два соловья на одной ветке не поют, да?» приступили к уничтожению последнего сборника Сереги. На это времени ушло побольше – все-таки не странички из журнала, а книжка, к тому же в твердом переплете. Переплет резали ножницами. После того как дважды спустили воду (не хотел тонуть сборник), выпили еще. Рита подошла к своему портрету, сняла его со стены, сказав: – Костаринов писал. Поцеловав портрет, повесила его назад, добавив при этом: – Я ей переверну… Дошли до третьей. Я уже перестал к тому времени звонить и выяснять, что, черт возьми, происходит и когда, наконец, вернется домой моя жена. …После того как одежная щетка, которой Дарование снимало Васькину шерсть, последовала за пепельницей, Рита вышла в прихожую и стала возиться в Сережкином шкафу, гремя какими-то железками. Зачем шкаф, подумала жена, в рассказе про шкаф ничего нет. Дверь в комнату открылась. На пороге стояла Рита с топором в правой руке и монтировкой в левой. Изделия были высочайшего качества, изготовлены на механическом заводе специально ко дню рождения Сереги. – Держи, – протянула Рита монтировку жене и шагнула к дивану. Василий, увидав выражение Ритиного лица и топор в ее руке, решил, видимо, что это за ним, кинулся на комод, с которого он, несколько успокоившись, в течение полутора часов наблюдал картину утраты имущества. После того как обломки дивана были вынесены во двор (костер не удалось разжечь из-за сильного ветра), народные мстительницы вернулись в квартиру, допили третью бутылку вина. И Рита выдохнула: – Вот так! Утром, когда я все узнал, тут же позвонил радистам и попросил их каждый вечер, во время сеансов связи, вызывать Сергея и сообщить ему следующее: без дополнительной команды от меня из тундры не выбираться! Я вполне допускал, что друга может постигнуть судьба дивана. Вскоре были очередные военные испытания. Ракета, запущенная с Плесецка, попала в нужную точку на норильском полигоне. За ней послали военный вертолет, который и доставил Сереге мое письмо с подробным описанием драматических событий. Еще через месяц мне позвонила Рита и спросила: – Как он там? Жрать-то хоть есть что? Сухости в голосе я не заметил. Понял, что поступил сигнал к мирным переговорам, и послал за Серегой вездеход. Еще дня через три Серега пришел ко мне, рожа была поцарапанная, но довольная. Выпили по маленькой. В детали, как настоящие мужики, не вдавались, он лишь скупо поблагодарил меня за спасение жизни. Потом пришла Рита, принесла пельмени. И все было так хорошо. …Василий, в силу возраста, недолго прожил после потери дивана. Рита смогла вытащить Серегу из Норильска, живут они возле Пскова и приедут на Новый год к нам в гости. Сергею я дам почитать этот рассказ, а Рите, наверное, нет. Москва, 2007 |
| 0 | Твитнуть |
