Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
«Легендарный» матч Далее
Гуд кёрлинг! Далее
Экстрим по душе Далее
В четвертом поколении Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Линас Зайкаускас: "Шедевры прогнозировать нельзя, а удачу - можно"
21 июня 2008 года, 16:48
Фото: Денис Кожевников
Текст: Валентина ВАЧАЕВА
В Норильском Заполярном театре драмы заканчивается работа над последней премьерой сезона – чеховским «Вишневым садом». Ставит спектакль известный литовский режиссер Линас Зайкаускас, приехавший в Норильск вместе с женой и дочерью. Наш город режиссер выбрал из-за того, что 55 лет назад в Норильск из Воркуты этапировали его отца Юргиса Зайкаускаса.
 
Никто не хотел умирать
– Что вы знаете о норильском периоде жизни своего отца?
– Немного. Знаю, что попал он сюда после восстания в Воркуте и Норильлаге, когда заключенных стали расформировывать по разным лагерям. В норильском горном особорежимном лагере он пробыл недолго. Знаю, что, будучи опытным заключенным, стремился не попадать под землю. Его кто-то пристроил шить варежки.
Потом тем, кто имел 25 лет, сроки сократили до 10, оставив пожизненную ссылку. Отсидев 10 лет, в 1957-м отец поехал в ссылку в Красноярский край. А оттуда бежал в Литву. Это было на переломе 1958–1959 годов. Всю жизнь он тепло вспоминал русских, с риском для собственной жизни помогавших ему и его попутчице, ссыльной бабушке, решившей вместе с ним выбраться на родину. Он привез женщину в почтенном возрасте в Литву умирать, как она говорила, а не стало ее только в 1999 году.
Так вот, русские люди помогли им по своим документам купить билеты. Они как-то доехали до Москвы. В столице был очень тяжелый период, билетов на западное направление не было, денег с каждым днем становилось все меньше, начался голод… Пробовали уехать «зайцами», не получилось. Пытались даже сдаться милиционерам, но вся Москва в тот период была заполнена амнистированными, и московские постовые, увидев, что к ним направляется человек в лагерном бушлате, сразу скрывались.
Доведенный до отчаяния, отец решил, что его точно арестуют, если он… пописает на Кремлевскую стену. Но и это не помогло. Зато в тот же вечер обоим беглецам удалось вскочить в идущий в Ригу поезд и так вернуться на родину.
Вот такая грустная и смешная история побега моего отца из ссылки. С чужой бабушкой на руках. Было ему тогда чуть больше 30, он 1926 года рождения.
– На родине все сложилось благополучно?    
– В Литве он кочевал с одного места на другое, стараясь нигде больше двух месяцев не задерживаться, чтобы его не выследили. Работал при церквях, костелах. В одном из них в хоре увидел молодую красивую девушку, влюбился и продолжил свою цыганскую жизнь уже вдвоем с моей мамой.
В 1965-м, мне было три года,  родители приехали в Паневежис к брату отца. Потом папа получил фальшивый паспорт на чужую фамилию, под которой мы жили до 1979 года, пока Брежневу не подсказали, что пора что-то решать с Прибалтикой. В то время процентов десять населения Литвы были в таком же статусе, как и мой отец. Отлавливать и снова увозить в Сибирь бежавших из ссылок уже не имело смысла, и тогда появился указ, позволявший нелегалам перейти на легальное положение. Правда, для этого они должны были подписать документ о сотрудничестве с КГБ. И отец тоже что-то подписал. Зато фамилию нам вернули. А якобы сотрудничество с комитетом  никому ничего не давало, но властям надо было, чтобы человек чувствовал себя как рыба на крючке…
– Вы сказали отцу, что летите в Норильск?
– Да, конечно. Ему 82 года и здоровье уже не очень, но когда в 1991-м в Вильнюс въехали советские танки, то он, взяв нож (зачем нож?), поехал в Вильнюс охранять парламент. Стоял в живой ограде из людей. У него долгое время, пока он не обиделся на президента Литвы, висела фотография, где президент вручал ему какую-то награду за борьбу с советской властью. Когда обиделся, фотографию выбросил. Он такой, обиделся на президента – значит обиделся.
 
Музыка очень пригодилась
– При упоминании Паневежиса вопрос о том, как вы стали театральным режиссером, становится риторическим. В середине 1960-х, когда ваша семья осела в  этом городке, Паневежский театр переживал очередной всплеск зрительского интереса. Годы вашего взросления как раз пришлись на пик его мировой известности. Пишут, что из-за наплыва столичных зрителей местные жители не всегда попадали на спектакли Мильтиниса, где в главных ролях блистал Донатас Банионис.
– Я попадал на все спектакли, а потом и работал с Банионисом. Возвращаясь к началу, могу сказать, что все было предопределено. Да и куда мог пойти в маленьком городке молодой человек, считавший себя интеллигентом? Хотя отец очень не хотел, чтобы театр стал моей профессией. Он считал, что лучше всего для меня было бы, чтобы я стал музыкантом, так как даже в лагерях люди этой профессии были нужны и выживали.
– В конце концов вы получили музыкальное образование и стали театральным режиссером…
– Отец принуждал меня сидеть за пианино с семи лет. Я не любил это дело. Все играли в футбол, а я – на пианино. Хотя впоследствии мне это очень пригодилось. Даже в работе драматического режиссера знание музыки дает многое, и это одна из важных составляющих моей сегодняшней профессии. Так что отцу я очень благодарен за то, что он заставил меня дойти аж до уровня студента консерватории.
Сначала я учился в Вильнюсской консерватории на хорового дирижера. Но ушел, когда понял, что у меня нет абсолютного музыкального слуха, а в сегодняшнем музыкальном мире карьеру может сделать только дирижер с абсолютным слухом. В молодом возрасте хочется быть лучшим или не быть вообще.
Ушел я учиться в Ленинградскую консерваторию. Решил соединить ненавистную музыку, которую тем не менее бросать  не хотелось, с театром, который так любил. Закончил я Ленинградскую консерваторию как режиссер оперных театров.
Сразу после дипломной постановки в Каунасском музыкальном театре меня переманила Каунасская драма, где я стал работать с большим удовольствием. Время от времени я и сейчас ставлю музыкальные спектакли, так как считаю, что это очень важно для драматического режиссера. Музыка воспитывает чувство формы.
– Судя по репертуару, ваш главный автор – Чехов?
– Чехова люблю. У меня «Вишневый сад» вышел в Киеве в Театре драмы и комедии на Левом берегу. Считаю, что там очень хорошая труппа и хороший театр. Мои «Три сестры» шли в Литве, Польше и во Владивостоке. «Дядю Ваню» ставил в Тюмени, а также в Польше и Литве. Были в моей биографии маленькие произведения Чехова: «Медведь», «Предложение» и другие инсценировки. Самая последняя работа в Новосибирском «Старом доме» была сделана по рассказу Антона Павловича «Верочка».
Получается, что чаще других я обращался именно к Чехову. Хотя очень люблю Шекспира и вообще много кого люблю.
 
Про любовь и неумение любить
– Все ваши чеховские спектакли в разных городах и весях поставлены в единой стилистике?
– Мне трудно ответить на этот вопрос. Труппа, время диктуют очень многое. Ты же не остаешься таким, каким был 10 лет назад, а еще через 10 лет ты снова изменишься.
Первые годы я специально менял стили и манеру работы. Я прошел и через постмодернизм и тому подобное. Пока не пришла в голову мысль, что все-таки нельзя никого копировать. Хотя понимаю, что хочешь не хочешь, но школа, манера, стилистика тех режиссеров, которых ты считаешь образцом для подражания, не могут не повлиять на собственный стиль. Естественно, что на меня влияли все хорошие литовские режиссеры: Некрошюс, Туминас, Мильтинис. И, конечно, Джорджо Стрелер, Питер Брук, которых удавалось видеть на гастролях в Петербурге. А еще российские Эфрос, Любимов, Товстоногов… Все они оставили во мне свой след, но, посмотрев мой спектакль, с уверенностью можно сказать, что это работа режиссера из Литвы. Да, я литовский режиссер.
– Про что будет норильская версия «Вишневого сада» литовского режиссера Зайкаускаса?
– Я всегда ставлю про человеческие отношения. Скорее всего, про то, что меня волнует самого. Про любовь и про неумение любить. Про то, как мы все желаем любви, желаем быть любимыми и очень часто по своей  же вине теряем эту любовь. Про то, что мы не умеем любить, так как бываем большими эгоистами. Про эгоизм, слишком большая доза которого и есть главный враг любви. На сцене не будет вишневого сада, не будет даже веточки. Для меня намного важнее, что происходит с людьми. Меняются цивилизации, но человеческое нутро, человеческие инстинкты не меняются.
– При распределении ролей в нашем театре  у вас не случилось каких-либо открытий?
– Профессионально режиссурой я занимаюсь с 1989 года, и количество поставленных мной спектаклей приближается к 50. Через мои руки прошли тысячи актеров в разных странах, городах и театрах. Очень хорошие, гениальные, всякие. Удивить меня очень тяжело, но хочу сказать, что ваша труппа – сильная. Такой театр спокойно может работать в городах с миллионами жителей. И эти города могли бы такой труппой гордиться. Мне приятно сотрудничать с такими сильными актерами.
Но главное не то, насколько профессионален или талантлив актер, важнее его желание работать. Во многих интервью я шучу, что если зайца можно обучить бить в барабан, медведя танцевать, то человека вообще можно научить всему… При условии его желания и фактора времени.
Думаю, что времени у нас не столь много, но к этому нужно привыкать. В этих рамках уже давно работает весь западный театр. Там на спектакль никто не дает больше шести недель, а если восемь – то это чудо. И никто не спрашивает, Чехова или Шекспира вы будете ставить. И актеры к этому привыкли. Они уже к кастинговой репетиции знают свой текст. В России этого меньше, но у норильских актеров глаза горят, и это свидетельство того, что мы можем рассчитывать на удачу. В искусстве прогнозировать шедевры невозможно, но удачу – можно.
– Вы всегда ставите спектакли со своим художником?
– Мне нужен свой художник, поэтому я благодарен судьбе, что случайно встретил в Уфе Маргариту (жена Маргарита Мисюкова  работает главным художником новосибирского театра «Старый дом». - Авт.). Она очень чуткая и умная женщина, старающаяся услышать меня. Маргарита ничего не диктует, и мне это очень нравится. Есть такая категория художников, которые сами становятся режиссерами, мне с такими очень тяжело. Мне нужно, чтобы меня выслушивали, именно меня старались понять, чтобы делали концептуальнее и лучше то, что я придумал…
Я люблю натуральное дерево, натуральный камень, натуральную воду, натуральный огонь.
Огня и воды, скорее всего, в спектакле не будет. Маргарита делает «деревянный спектакль» про «жизнь проездом». Сначала будет почти пустая сцена. Потом приедут люди, которые привезут много-много чемоданов. А старинные дорожные чемоданы – это целые шкафы, кухни. Из этих чемоданов сложится интерьер. Когда все уедут, снова останется пустая сцена… Как в жизни. Мы в нее приносим свои «чемоданы» и уходим…  
0

Читайте также в этом номере:

Россия станет чемпионом (Анна АХМАДИЕВА)
Дорогу выпускникам (Анастасия Борисова)
Белый танец для губернатора (Валентина ВАЧАЕВА)
Моя старушка (Александр СЕМЧЕНКОВ)
Выше «Радуги» (Екатерина СТЕПАНОВА)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск