WAP
PDA
Дед
Норильские мемуары
|
19 марта 2010 года, 14:01 Текст: Аркадий ВИНИЦКИЙ
|
…Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако – сильно.
Иосиф Бродский
Я любил немногих. Однако – сильно.
Иосиф Бродский
| Завод минераловатных изделий, куда меня – тогда формально, да и фактически еще молодого специалиста – назначили главным инженером, уже на стадии строительства стал одним из экскурсионных объектов комбината. Возводимый на базе полнокомплектной импортной поставки, он заметно отличался от других производств. Новое здание (таких у нас не строили), оборудование, не имевшее аналогов в Советском Союзе, – все было интересно!
Однажды по громкой связи объявили, что меня просят встретить у ворот основного цеха группу гостей. Они представились: Попов – главный механик комбината, Данилов – главный инженер управления главного механика и несколько работников этого управления. Статус гостей для меня, вчерашнего начальника полигона завода железобетонных изделий, был высочайший. Я провел их по заводу, ответил как мог на вопросы. Запомнилась оценка, которую Данилов дал заводу: «Да-а, ледащенькое все здесь какое-то…» В скором времени Александр Гаврилович Попов стал заместителем директора комбината, а Леонида Ивановича Данилова назначили главным механиком. Многих специалистов комбината в те времена обязывали читать лекции в Норильском вечернем индустриальном институте. Читал лекции и Данилов. В одной из групп Леонида Ивановича учился наш заводской главный механик Володя Егоров. При первом знакомстве со студентами группы Данилов поинтересовался у него: «Ну как там немцы?» Володя, недавно назначенный и пока не очень вникший в дела завода (в том числе по причине общественной нагрузки – секретарь первичной парторганизации), произнес что-то типа: «Да не особенно…» – А ты их… – вдруг выдал лектор и четко объяснил, что и как надо делать с шеф-монтажниками – немцами и шведами. Потом Леонид Иванович еще раз приехал к нам на завод, уже с огнеупорщиками, и долго осматривал основной агрегат – плавильную печь. Печь была моим любимым объектом, и я знал все, что про нее написано не только в сопроводительной документации, но и в специальной литературе, поэтому отвечал на все вопросы очень подробно. Данилов залезал в печь, заглядывал в регенераторы, осмотрел станцию умягчения воды, главный и вспомогательный пульты управления. В ответ на мои восторженные пояснения скептически хмыкал, повторяя: «Ну-ну, ну-ну...» В августе 1978 года начался пуск завода. Он был тяжелейший. Особенно доставала печь. Мощный тепловой агрегат (температура в печи – более 1500 °С, температура расплава – более 1400 °С) вел себя непредсказуемо. Расплав тек не туда, куда надо, а стремился попасть то на станцию умягчения воды, то на кабельные трассы, проходившие в опасной близости. Рвались кессоны завалочных машин, и вода из них начинала хлестать в печь. Отгорали крепления шиберов – керамических щитов размером с трехстворчатое окно и весом более двух тонн. Падая, они разваливались полностью, и их приходилось футеровать непосредственно со свода печи. Короче, было очень весело. Мы ругались с немцами, авторами проекта печи. Из Москвы приезжали минвнешторговцы нас мирить. Нам помогали все службы комбината, помогали людьми, материалами. Ничего не получалось. Наш куратор из производственного отдела Варфоломей Лазаревич Матвеев как-то обмолвился, что на его памяти еще не было такого тяжелого пуска. Постепенно во мне начал формироваться комплекс неполноценности: может, мы хреновые специалисты? Может, другой главный инженер давно бы запустил завод? Летом привезли независимого эксперта – англичанина мистера Скоулза. Внимательно осмотрев печь, он в очень осторожных выражениях покритиковал проект и предсказал печи еще три месяца жизни. Свое заключение мистер Скоулз обещал представить к дате проведения арбитража. Арбитража не было. Немецкая фирма, сконструировавшая печь, обанкротилась, и основной поставщик – шведы – за свой счет стали готовить замену печи. В своем прогнозе англичанин ошибся на один месяц. Через четыре месяца, в сентябре, на внешней части подины печи показалось светлое пятно. Мастер смены взял шланг и подал на пятно воду, чтобы остудить место протекания расплава. Я подошел, посмотрел и одобрил его действия. Не успел отойти в другой конец цеха, как по громкой связи меня попросили пройти на печь. Только что был, подумал я, однако вернулся. Ситуация изменилась за какие-то минуты. Пятно разрослось, и начал капать расплав. Я заорал, чтобы мастер отошел от печи и никого к ней не подпускал. Еще через несколько секунд из печи вырвалась струя расплава толщиной с мужскую руку. На наше счастье под печкой была выложена так называемая ложная ванна, которую мы в свое время в спорах отстояли у проектантов. Она-то и спасла оборудование завода, и в первую очередь опоры, на которых стояло все печное отделение, приняв в себя около 150 тонн расплава с температурой 1450 °C. Печь опорожнилась быстро, примерно часа за два. Картина была захватывающей. Расплав булькал и пузырился в ванне, как лава при извержении вулкана. Это не удивительно: расплав состоял из габбро-долерита, который так и классифицировался – изверженная порода. Черный дым от сгоревших кабелей выходил в лопнувшие от жары окна. В воздухе стояла пыль из мелкого стекла, образующегося при остывании расплава. Снаружи выстроились пожарные машины. Я тупо смотрел на расплав, похоронивший все наши труды, бессонные ночи и надежды на пуск уже ставшего родным завода. Меня позвали. Приехал Георгий Васильевич Димаки – заместитель директора комбината по производству, самый опытный металлург. – Пойдем посмотрим, – сказал он. Я шел сзади, держа руки за спиной. Одна мысль не давала покоя: все, отработал, в лучшем случае выгонят. Обошли печь. – Где тут у тебя телефон? – спросил Димаки. Мы подошли к единственному на заводе телефону, стоявшему в комнате мастеров. Я думал в этот момент: вот оно, значит, как бывает… Сейчас он позвонит, за мной приедут и заберут. История комбината мне была хорошо знакома, и я на сто процентов был уверен, что меня арестуют. Димаки набрал номер, дождался ответа и сказал в трубку как-то очень просто и спокойно: – Ну что, Борис Иванович, печь приказала долго жить. Да нет, будем ставить свою. Сейчас подъедет. Я вам доложу. Из этого монолога я понял следующее. Говорил Димаки с директором комбината. Мой арест, видимо, не являлся ближайшей задачей руководства. Печь будут ставить самодельную. Буквально тут же я узнал, кто должен подъехать. В комнату мастеров открылась дверь и вошел Леонид Иванович Данилов. Вот с этого дня, с этого момента, я отмеряю начало моего личного знакомства с Леонидом Ивановичем. Знакомства, которое со временем переросло в теплые человеческие отношения. – Ну, посмотрел? – спросил Данилова Георгий Васильевич. – Посмотрел, – ответил Данилов. Несколько стульев и стол, стоявшие в комнате мастеров, были покрыты толстым слоем пыли. Положив на стулья старые газеты, Димаки с Даниловым сели к столу и заговорили, как бы продолжая ранее начатый разговор. – Положим из хромомагнезита, – произнес Димаки. – Ага, – кивнул Данилов и добавил, рисуя на пыльной крышке стола разрез будущей печи: – А подину выложим обратным сводом, да, Жора? – Ты клади ее на старые опоры. Они как? – Димаки повернулся ко мне. – Целы! – произнес я пересохшими губами и сглотнул. – Вот и хорошо, на них и положим, так, Лёнь? Я не верил своим глазам. Сидят передо мной два бога, называют друг друга Лёней и Жорой, пальцами по пыли рисуют чертеж печи, которую немцы проектировали более полугода. – Ну вот, такую и построим, – подвел итог разговору Данилов. Обратился ко мне: – Ты пока не стирай со стола, приедут конструктора, пусть срисуют. Вечером того же дня Данилов провел первую планерку, и все закрутилось. Мы понемногу стали приходить в себя и как могли пытались вносить в проект изменения, дополнения, вспоминая предыдущие проблемы. Через восемнадцать дней печь была готова к пуску! Немцам на это понадобилось семь месяцев. Директор комбината нас торопил. Дело в том, что комбинат уже отказался от завоза с материка утеплителя, будучи уверенным в запуске собственного производства, и входил в зиму, образно выражаясь, «раскрытым». Данилов приезжал на завод каждый день к восьми утра и проверял, как идут дела. В первый день он приехал и сразу прошел к печи. Там вовсю шла работа по демонтажу. Работали наши заводские под руководством нашего же мастера. Смена и инженерно-технические работники из треста «Норильскреммонтаж», входившего в состав управления главного механика, еще не подъехали. Данилову что-то не понравилось, и он, думая, что работают его люди, стал выговаривать мастеру. Тот, не зная, кто перед ним, отвечал в том же духе. Поняв, что это не его подчиненный, Данилов слез с печи и направился в комнату мастеров. Мастер, здоровый мужик, по инерции пошел за ним. Невысокого роста, полноватый, с живым лицом, Леонид Иванович очень походил на Хрущева. Зайдя в комнату мастеров, он обернулся и, увидев размахивающего руками мастера, который остался за окном, выходящим в цех, взорвался: – Что он там рожи корчит? Убери его на …! Потом Данилов сел и, ни на кого не глядя, стал постукивать по столу пальцами, ожидая, когда прибудут его люди. Они вскоре прибыли, и возглавлявший команду начальник производства треста Юра Понормов, моментально оценив ситуацию, сделал вид, будто на заводе они уже часа два: – В общем, мы рекогносцировку закончили. Нам все ясно. Забыл Юра: с Даниловым такие номера не проходили. – Кого ты закончил? – с немыслимым ехидством спросил он. – Х…блокировку? И разразился длинной тирадой, в которой самым невинным выражением было «в жопу». В переводе на русский язык монолог Данилова означал, что если еще хотя бы раз в восемь утра бригады треста не приступят к работе, то все присутствующие здесь получат по лому в зубы и сами будут пахать на печи, причем по 12 часов. – А спецодежды он вам не даст, – Леонид Иванович ткнул рукой в мою сторону. – И в бытовки не пустит. Так и будете домой ездить. Это было первое и последнее предупреждение. После него конструкторы, монтажники, огнеупорщики, работники мехзавода и даже формально не подчинявшиеся Данилову энергетики, газовики, сантехники, киповцы ни разу не дали повода к столь серьезному выговору. Подчиненные Данилова между собой называли его Дедом. Так на флоте называют судовых главных механиков. Это имя ему очень подходило. Где-то на десятый день реконструкции Леонид Иванович спросил меня: – Ну, печь мы запустим. А все остальное нормально будет работать? Еще одним нашим больным местом было фенольное отделение. Фенол, очень токсичный, опасный химикат, агрессивный к стали, по предложенной технологии был неудобен и опасен в работе. Кроме него, использовалась концентрированная серная кислота, раствор формальдегида. Словом, в отделение было опасно заходить, а не только работать. Главный технолог завода Боря Болбат вместе с начальником лаборатории Надеждой Феофановой долго колдовали и разработали новую технологию, снимавшую все проблемы. Главным агрегатом должен был стать расплавитель фенола – здоровенный такой ящик, кубов, наверное, на шесть, и его надо было изготовить. И вот в ответ на вопрос Деда я попросил пару тонн нержавейки и двух сварщиков. – А чертеж есть? – уточнил Данилов. Своего конструктора на заводе не было, и я сказал, что чертежа нет, а есть эскизик. – Давай. После обеда мне позвонили и попросили подъехать в управление главного конструктора. Там я согласовал чертеж расплавителя и узнал, что ящик было велено изготовить из титана на механическом заводе. Через три дня расплавитель торжественно въехал на завод и с тех пор исправно служит вот уже 32 года. Итак, через восемнадцать дней после аварии новая печь была готова к пуску вместе с фактически новым фенольным отделением. Пуск был успешным – видимо, наши труды не пропали даром. Мы очень многому научились тогда. Через две недели выполнили месячный план, еще через несколько дней перекрыли проектную производительность, а еще через несколько дней… встали – некуда было девать готовую продукцию. Печь работала фантастически. В мировой практике считалось успехом получить две тонны расплава в час. Немецкая печь по проекту была рассчитана на 2,5 тонны. Наша легко давала четыре тонны, могла и больше, но не справлялось перерабатывающее расплав оборудование. Потом шведы привезли новую, на этот раз очень удачную печь, и завод вступил в период упорядоченной эксплуатации, который продолжается по сей день. Дед не забывал нас. Бывал на заводе, помогая по мелочам. Печь и расплавитель признали изобретениями, его авторов наградили дипломами. За печь мы с Дедом даже получили премию – по 90 рублей. Завод расширялся. С завидной периодичностью нам добавляли цеха – трехслойных панелей, керамической плитки, искусственного пористого заполнителя, остеклованной трубы. И я все время бегал к Деду. Нас признали его структуры: оба треста, мехзавод, конструкторы, лаборатории надежности и коррозионной защиты – нигде нам не отказывали в помощи. Значение завода увеличивалось, и меня стали приглашать на планерки, которые вел Дед, а также на технические совещания. Стиль его руководства, конечно, был авторитарный. Ну, планерки на то и планерки, чтобы иной раз «подкрутить гайки». Но совещания… Это был театр одного актера. Одно совещание запомнилось особенно. Открывая его, Леонид Иванович сказал: – Сегодня мы собрались обсудить очень важную техническую проблему. Она явно созрела. Надо ее решать. И день, вишь, такой удачный, способствующий, так сказать. Ветра нет, солнышко! – Дед улыбнулся: – Я прошу держаться раскованно, творчески. Высказываться без опаски. Иногда самая неожиданная мысль бывает правильной. Но по делу, по сути. А то прошлый раз… – Тут Дед назвал фамилию одного из присутствовавших, – сказанул. Мы потом полчаса не могли понять, что ты хотел. А когда поняли… Ох, лучше бы не поняли… Ты вообще думаешь, что на совещании говоришь?! Люди ведь кругом сидят знающие! Стыдно! Ну ладно, – оборвал Данилов самого себя. – Начинаем. Свободное, творческое обсуждение началось. Есть люди, по лицам которых трудно судить об их реакции на происходящее. Не таков был Дед. По его лицу можно было точно сказать, что он чувствует в настоящий момент. Как светлело лицо Леонида Ивановича, когда ему нравилось, что говорит выступающий! Он начинал кивать головой, иногда даже помахивал рукой. Так всегда было, когда выступали заместитель управляющего трестом Костя Шанаев, главный сварщик Андрей Моторин, директор механического завода Витя Перницкий. Но лицо Данилова тут же менялось, когда выступавший говорил какую-нибудь глупость. Возмущение, а порой даже и ярость у Деда вызывало заявление, что чего-то по каким-то причинам нельзя сделать. Таких специалистов Дед осаживал сразу, называя их п…болами, а их выступление подводил под приговор: «Х… спорол». Не существовало для Деда и объективных трудностей – это были только проблемы, которые надо снимать. А уж проблемы он себе находить умел. Наверное, Дед был чемпионом мира по этой части. Возглавив рядовое управление главного механика с одним ремонтным подразделением и механическим заводом, он, уходя на пенсию, оставил комбинату огромный комплекс: два специализированных треста, два механических завода, кучу специализированных лабораторий, оснащенных по последнему слову техники. Дед шагнул далеко за пределы своих служебных обязанностей. Сидел бы себе и занимался ремонтами. Так нет! К примеру, он придумал революционное даже по сегодняшним временам понятие «капремонт с реконструкцией». Потом он вышел и за эти рамки, взявшись за капитальное строительство: ускорял его в разы, ввел в практику так называемое «полевое проектирование», при котором проектанты оформляли принятое на их глазах и с их участием техническое решение, а зачастую и узаконивали уже выполненное. Дед всегда был нацелен на поиск нового, более совершенного решения, являясь одним из идеологов развития комбината. Он всегда сам брался и за реализацию новых производственных решений. Не проходило мимо и мирское. Очень оживляло производственные планерки участие в них молодых красивых женщин. В этом случае Дед становился мягче, старался быть учтивым. Но натура все равно брала верх. Шло очередное совещание, и в этот раз количество неправильно выступивших п…болов и х…плетов явно превысило норму. Дед разъярился и начал отливать очередную бессмертную фразу, включавшую выражение «да рас… твою…». В этот момент дверь его кабинета открылась и вплыла интересная дама – секретарь партбюро управления главного механика. – Леонид Иванович, – пропела она мелодичным голосом, – мы на «Надежду» на планерку поедем? Дед, прерванный на ключевом слове, несколько секунд смотрел на даму, врубаясь в то, что она сказала, потом буркнул: «Поедем!» – и тут же, повернувшись к нам, закончил: «…мать!» Новые веяния Дед встретил с непониманием. Ему, твердо знавшему свое дело и курс, которым следовало плыть, были непонятны забастовки, профсоюзы с их требованиями, новые, неизвестно откуда взявшиеся лидеры. Он называл их «политики», и звучало это в его устах так презрительно, едко, хуже, чем любой мат. А напряжение в городе и на комбинате было. Сильное напряжение. И однажды сказанная им в телевизионном интервью неосторожная фраза – опасная, прямо скажем, фраза ускорила его уход на пенсию. Вскоре после отставки Дед заболел. Его прооперировали. К болезни он отнесся спокойно, как к обычному заболеванию. Чтобы Деду быстрее выздороветь, помню, механики сделали ему приспособу для занятий гимнастикой, укрепили ее на больничной кровати. Когда я был у него в гостях в последний раз, он достал бутылку старого трехзвездочного армянского коньяка и выпил со мной. Рюмочку. Такое я видел впервые. Раньше ничего, кроме бокала сухого вина, Дед себе не позволял. О том, что Деда не стало, я узнал в командировке. К похоронам успел. Хоронили мы его ранней весной. Во время похорон практически над кладбищем прошел косяк гусей, летящий на север. Никогда я не видел, чтобы они так близко подлетали к городу. Каждый раз, бывая в Норильске, я прихожу туда, где среди дорогих мне людей лежит и Дед. Когда-то на 60-летие мы подарили ему поздравительный адрес со стихами, которые заканчивались так: Гордиться будем мы когда-то, Что был знаком нам много лет Бриллиант в короне комбината – Данилов Леонид Иваныч, Дед. Январь 2010 г. |
Данилов (справа) начинал работать на Малой обогатительной фабрике, а когда построили БОФ (сегодняшнюю НОФ), перешел туда 
Юбилеи Дед отмечал ударным трудом 
Руководитель механослужбы НГМК (второй справа) был очень похож на Хрущева |
| 0 | Твитнуть |
