Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
В четвертом поколении Далее
С мечом в руках Далее
Гуд кёрлинг! Далее
Экстрим по душе Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Гений места
ВОСПОМИНАНИЙ ТРЕПЕТНАЯ НИТЬ
9 июля 2010 года, 11:14
Текст: Тамара АЛЕКСАНДРОВА,заслуженный работник культуры, член Московского союза литераторов
“Связь человека с местом его обитания загадочна, но очевидна. Или так: несомненна, но таинственна”, – написал Петр Вайль в своей книге “Гений места”. В этом очень часто убеждаешься. Разве не пример Анатолий Львов? Его связь с Норильском и очевидна, и несомненна (стопка его книг не даст усомниться), и загадочна, хотя вроде бы что тут загадочного? На глазах у всех жил и работал…
Начало в №119 от 2 июля
 
В легком жанре
Два года мы вместе работали, спорили, ссорились. Однажды он долго не разговаривал со мной, почему – не помню, а потом больше трети века видели Львова только во время его отпусков.
Прилетал с кроличьей ушанкой под мышкой, бросал чемоданы, стягивал с себя пальто, несколько свитеров и сразу летел на рынок, благо он рядом. Возвращаясь с пакетами, раскладывал на столе помидоры, зелень, редиску, высыпал черешню, призывал полюбоваться – в Норильске снег, а где-то  уже выросла, созрела вся эта красота! Вечером после пробежки по Москве снова пиршество: пирожные из Столешникова, восточные сладости из “Армении” (сахар еще не был для него ядом)… Наш сын Мишка в восторге: прилетел жизнелюб Карлсон! Подрастая, с интересом слушал Львова, видел как тот, ненадолго присев за стол, мог выдать остроумную заметку для  “Известий” и с удовольствием прочесть ее вслух. А что родители? Он видел наши согбенные спины, нередко просыпался по ночам от стрекота пишущей машинки и однажды изрек: “Жить надо как дядя Толя!”
Создавалось впечатление, что Львов легко живет не только в отпуске. Большой профессионал, он мог с равным успехом выступать в самых разных ипостасях: репортер от Бога, прекрасный редактор – тут ему тоже все подвластно от заметки до газеты, чьей-то большой рукописи, если автор, мечтающий об издании, просит помочь… Казалось, и свои книги он пишет так же, играя, между делом, делами. Прилетали бандероли: “Плюс пятьдесят по Цельсию”, “Лонтокойский камень”, “Снежгород”, “Норильск”, “Снежгород-2”, “Норильские судьбы. 1815–1995”… Стоп, “Судьбы” сюда не подверстываются. Хотя все то же Львовское афористичное письмо, репортерская реакция – не пропустить интересного, многое выразить единственной деталью, но уже нет ощущения легкости, понимаешь: какая колоссальная работа за многими главами и что написанное – лишь малая часть айсберга, накопленного автором  знания.
Дальше – “Завенягин. Личность и время”. Две части – “Семья” и “Государственный человек”. Основную, вторую,  часть написал Львов. Первую – Евгения Завенягина, дочь Авраамия Павловича. Тут не могу не отметить Львовскую щепетильность. Он никогда не пользовался полученной, услышанной от кого-то информацией как подарком, свалившимся с неба, без ссылки на источник, на рассказчика. Ему ничего не стоило записать Евгению Авраамиевну – они много общались. Но, почувствовав незаурядность этой женщины, почел долгом своим уговорить ее, прикованную к инвалидному креслу, взяться за перо.
“Завенягин” – огромный фолиант. Можно бы сказать два килограмма слов (вес точный), но это лишь вес бумаги. Главное – весомость строк. Автор проявляет здесь себя как рассказчик, историк, исследователь, препарирующий время, глубокий аналитик.
Книгу трудно одолеть с ходу, но потом возвращаешься и возвращаешься к отдельным ее страницам по выбору, скажем, к Норильску в его завенягинский период. Можно увидеть поселок 1939 года “как бы с высоты птичьего полета” и изнутри, из пекарни, которая выдает семь тонн выпечки в сутки. Приводя тут же официальную статистику о числе жителей – служащих, рабочих, вохровцев, автор останавливает наше внимание вопросом: “Что же получается… каждый норильчанин съедает по три кило хлеба и булок за день?” – и уже не отпускает.
Львов  работал над “Завенягиным” четыре с лишним года, если не считать всю предшествующую норильскую жизнь. Регулярно приезжал в Москву, подолгу жил в гостинице МИСиС, взявшего на себя издание книги и всяческую помощь авторам. Его номер был завален папками с различными материалами,  копиями рассекреченных документов Атомного проекта… Небрежно кивая на очередную гору, говорил: “Это сегодня на вечер… Это завтра на утро…” Никогда не жаловался на вериги, не стонал. Одна Галя знала, как дается ему (и ей заодно) перенапряжение,  как убывает его здоровье.
Самые последние слова книги после длинного списка лиц, коим авторы признательны за помощь: “Особая благодарность нашим с Евгенией Авраамиевной близким, которым приходилось терпеть, выдерживать, поддерживать, внушать веру и надежду…” И это не бонтоновский реверанс.
 
Эх вы, Анатолий Львович!
Не берусь определять место Львова в норильской жизни и истории. Это дело самих норильчан и времени. Газеты с горечью откликнулись в январе на его уход. С интересом прочла Владислава Толстова (некогда норильского журналиста, нынче, насколько поняла, живущего в Красноярске), поведавшего о разном отношении к Львову в городе. Одни чтут: столько лет собирал материал об истории Норильска! Без него связной истории этого места вообще не было бы. Другие ругают, что писал не то: молчал про лагеря. А ведь знал! Лакировщик! Когда наконец-то открылась возможность говорить правду и стали появляться его очерки о судьбах людей, прошедших Норильлаг,  те же судьи сказали: конъюнктурщик! Конъюнктурщики тогда бросились к новым для них “жареным” темам, изображая из себя борцов за гласность, а Львов просто продолжал свое дело.  
Коллега Толстов, признавая Львова классным журналистом, попадает на те же качели. Однажды спрашивал самого Анатолия Львовича. Цитирую интервью:
– И никогда не смущало, что приходится применять двойной стандарт, писать не всю историю? Без лагерей.
– Не-е-е! Вот он типичный вопрос 1998 года. Какие лагеря? Это было настолько глухо, что даже пытаться не стоило. Лагеря в Норильске – государственная тайна. Не больше и не меньше.
– Неужели никогда… не возникало вопроса: “А имею ли я право молчать об этом?”
– Возникало и не “неужели” – что, хочешь услышать исповедь советского человека? Это же было другое время, когда жили как бы в двух измерениях – “советском” и бытовом. На бытовом можно было говорить о многом, но на “советском” были другие правила. Сейчас пришло поколение, которое не застало этого даже в школе, трудно объяснить, как жили люди.
Можно добавить: “Мы ленивы и не любопытны”. Александр Сергеевич сказал эти слова два века назад, и наш менталитет за это время не изменился. Не хотим разобраться даже в своей недавней истории, а без этого не разобраться в настоящем. Норильчанам, которые хотят понять, где живут и чем жили тут люди до них, я бы советовала читать книги Львова, даже ранние, с неким романтическим флером. И флер этот вовсе не на потребу советской идеологии. Романтические песни искренне писали и пели в конце пятидесятых – начале шестидесятых, когда крымчанин из Ташкента начинал осваиваться в норильском климате.
 
Последняя книга
Казалось, после “Завенягина” Анатолий Львов уже не замахнется на большую новую  работу, его ждут собственные архивы. И вдруг слышу: “Бочвар… Третий человек в Атомном проекте… Получение плутония… Реакторное материаловедение…” Все – увлечен! Наверное, снова хорошо поработал, уговорил  Юрий Сергеевич Карабасов, ректор  (сегодня президент) МИСиС, считающий, что институт обязан издать книги о выдающихся ученых и государственных деятелях, которые здесь учились, работали. Название задуманной серии пошло от Львова, от Завенягинской книжки, которая стала первой: “Личность и время”.  
О нашем с ним соавторстве заговорил как о деле решенном: “Ты возьмешься…” Я сопротивлялась: никогда не писала о науке, разве что очерки о женщинах-ученых, ничего не знаю об Атомном проекте… “Да тебе и не надо знать! Ты займешься тем, что тебе интересно. История рода, старой московской интеллигентной семьи (папа у академика – профессор Бауманки…) Бабушки, дедушки, дети, внуки… Там был еще выдающийся брат. Повседневная жизнь – это же твое! Образ жизни научной элиты сороковых-пятидесятых-шестидесятых. И жизнь под постоянной охраной – и днем и ночью…”
Мне уже было интересно, но я, честно говоря, боялась поссориться с Толей. Он мне был дорог как друг, всегда  могла на него положиться. Его любит мой сын. Дядя Толя всегда был внимателен к нему, особенно когда не стало отца. А вдруг все это сгорит в топке споров и ссор? Львов максималист. Случалось, расходился с людьми из-за какой-то, как виделось окружающим, малости – случайного поступка, суждения. Уговорить его было нельзя. Правда, случалось, отходил сам, через несколько лет…
Но в соавторстве открылся неожиданный Львов – деликатный редактор. Поделили работу, и он уже не лез в мою часть. Не желал давить.  Даже когда хотелось что-то обсудить, говорил: “Пиши…” Работали автономно, потом редактировали друг друга.
Разделить книгу на две части – его и мою – не получалось. Но ставить автора под каждой главой нелепо. Тогда Львов спросил: “Ты готова подписаться под моим текстом?” – “Конечно”.  – “И я готов – под твоим”. Как ни странно, разностилья не ощущается: коллеги, читавшие книгу “Пик металловеда. Академик Бочвар”, иногда хвалят меня за львовские строки или его критикуют за мои. Вот и рецензент “ЗВ” Валентина Вачаева, выделив  несколько глав, уверенно говорит, что они, конечно же, Львовские, написаны чисто по-львовски – деликатно и философично. Львов, поборник точности, строго спросил бы: “Вы что, видели мою подпись?” А я не в претензии. Если про мои строки сказали “по-львовски”, то это же похвала.
Но в одном Вачаева, безусловно, права: книга Львовская, хотя в авторах и присутствует некая дама. Без него книга вообще не состоялась бы: это его замысел, его виртуозно выстроенная  композиция. Здесь его невероятная эрудиция, способность войти в любое время.
Львов не  приехал на презентацию, состоявшуюся в октябре прошлого года. Уже не мог. Но, думаю, заранее представлял, что о нем скажут, – знал себе цену.
Ну а если вернуться к загадочности связи человека с местом его обитания, то разгадку надо искать в Львовской слабости – в его неуемном интересе к тому, что вокруг: к жизни, к истории места, к людям, их судьбам. С этим интересом он не в силах был справиться, потому Норильск связал его и привязал к себе не на 36 лет, а до конца дней.
0

Читайте также в этом номере:

Для себя работаем (Марина БУШУЕВА)
Надо убрать (Ален БУРНАШЕВ)
Магия юбилея (Валентина ВАЧАЕВА)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск