Эту статью я бессовестно задержала. Материал лежал больше месяца – все мне казалось, что можно переписать, сделать лучше, найти другие слова, прыгнуть выше головы. Так бывает, когда, как выражается одна моя знакомая, “перевоодушевишься”. И остается только махнуть рукой – что сделано, то сделано.

“Давно я так не ржал”, – утирая слезы, прокричал мне в ухо сосед по ряду. Прокричал – потому что в этот момент зрительный зал снова взорвался оглушительным хохотом. На сцене Городского центра культуры шел концерт Игоря Губермана. Автор легендарных “гариков” – коротких афористичных четверостиший –  уже давно и сам стал легендой. Игорь Губерман родился 7 июля 1936 года. Окончил Московский институт инженеров транспорта. Диссидент и активист самиздата, он отбыл пять лет ссылки по уголовной статье якобы за скупку краденого и фарцовку. Тогда, в 70-х, чтобы не делать политзаключенным биографию мучеников режима, многим приписывали уголовщину. Губерман получил статью как “барыга”, когда отказался дать показания против редактора неофициального журнала “Евреи в СССР”, с которым сотрудничал. Стихи Губермана и его лагерные дневниковые записи из-под полы передавали на волю, подпольно же печатали в Советском Союзе и вывозили за рубеж, где издавали уже легально. После ссылки Губерман и его семья эмигрировали в Израиль. С 1988 года они живут в Иерусалиме. Великий, могучий и ненормативный Тем, кто раньше не слышал выступлений Губермана, было трудно представить, как он читает со сцены. Ведь в его стихах слово “жопа” еще вполне невинная лексема. Нередко встречаются слова покруче – из трех букв, из пяти, а также их многобуквенные производные. Сам Игорь Губерман вспоминает, что когда только начинал публично декламировать свои “гарики”, то сталкивался с недоумением, непониманием и даже возмущением. Потом для расслабления зрителей в самом начале концертов стал цитировать Юрия Олешу (члена Союза писателей, не абы кого), который однажды сказал: “Я видел много смешного, но не видел ничего смешнее, чем написанное печатными буквами слово “жопа”. – После этого лица светлели даже у пожилых преподавателей марксизма-ленинизма, – замечает Губерман. Он считает ненормативную лексику неотъемлемой частью русского языка и прибегает к ней не для эпатажа. Потому и маты у него звучат не пошло, а умно, к месту и совершенно не режут слух. Для этого у автора достает и вкуса, и чутья. Норильским зрителям не нужно было “привыкать” к ненормативу – каждый прочитанный Губерманом “гарик” они встречали раскатом громового смеха. В самом деле, как можно не посмеяться над такой, например, переделкой хрестоматийного: Зима! Крестьянин, торжествуя, Наладил санок легкий бег. Ему кричат: “Какого ... ?! Еще нигде не выпал снег!” Так называемые малые литературные формы – то, на чем легко проверяется писательский талант. Философская законченность многих губермановских четверостиший, бесспорно, показатель ума и таланта. Как и наполняющая их самоирония. И грусть без претензии на вселенскую скорбь: Я Россию часто вспоминаю, Думая о давнем дорогом. Я другой такой страны не знаю, Где так вольно, смирно и кругом. * * * Я храню еще облик достойный, Но душевно я выцвел уже. Испарился мой дух беспокойный, И увяли мои фаберже. * * * Зря вы мнетесь, девушки. Грех меня беречь. Есть еще у дедушки, Чем кого развлечь. * * * Полон жизни мой жизненный вечер, Я живу, ни о чем не скорбя. Здравствуй, старость, я рад нашей встрече, Я ведь мог и не встретить тебя. Культ автора Были, конечно, и записки из зала. Одна Губерману, кажется, особенно понравилась: “Какова судьба моржового хера?” Ответ требовал пояснения (этот случай описан в “Пожилых записках”). Когда Губерман отбывал ссылку, у него проездом из Чукотки гостил старый друг, специалист по эскимосам. “Он привез нам красную икру в количествах, нами никогда не виданных, а главное – ту знаменитую моржовую часть тела, что всегда царям и императорам дарили, только те подарок напоказ не выставляли, – вспоминает в своей книге Губерман. – И я даже стишок тогда на радостях написал: Как лютой крепости пример, Моей душою озабочен, Мне друг привез моржовый хер, Чтоб я был тверд и столь же прочен. Я сперва хотел этот роскошный предмет у нас в спальне повесить, но жена Тата мягко отсоветовала: “Ни к чему тебе это, у тебя будет комплекс неполноценности”. И я повесил его в кухне. Как-то вечером, на него задумчиво глядя, сказал в пространство: – Интересно, мне его позволят вывезти в Израиль? И насмешливый услышал голос Таты: – Ты сначала хотя бы свой вывези. И эту очередность я соблюл”. Напомнив зрителям предысторию вопроса, Губерман рассказал, что при выезде в 1988 году на таможне у него действительно моржовую кость тормознули. Оказалось, что предмет, точнее, материал – ценный,  промысловый. И должен быть оформлен подобающим образом “по ведомству Министерства культуры”. – Потом я его вывез среди палок сырокопченой колбасы, – пояснил Губерман. – Сейчас висит у нас дома. И вы бы видели лица женщин, которые его гладят. Концерт шел два часа. Норильчане провожали Губермана овацией. Зал даже встал. Тот, кому были адресованы эти нескончаемые аплодисменты, вернулся к микрофону и сказал буднично: – Друзья, поверьте, когда долго хлопают, стоишь на сцене идиот идиотом. Зрители одобрили реплику понимающим смехом –  и стали расходиться. – Потрясающе! – поделилась в фойе впечатлениями моя знакомая. – Два часа буквально пролетели, даже попа не затекла. Однако, емкая рецензия. Разная публика Записать интервью после концерта мэтр согласился, хотя дал понять, что времени у него не слишком много. Губерман приехал в Норильск не впервые. Он был здесь полвека назад. (Кстати, как раз в 1957–1962 годах в Туруханском, Игарском и Норильском районах в качестве геофизика и начальника партии работал его друг Александр Городницкий. Занимался поисками медно-никелевых руд. Мало кто знает, что этот бард, известный своими песнями “Атланты” и “На материк”, – еще и ученый-геофизик, доктор геолого-минералогических наук.) С этого мы и начали разговор. – Игорь Миронович, недавно в интервью “Эху Москвы” вы сказали, что Норильск когда-то произвел на вас сильное впечатление и вы хотели бы побывать здесь снова. – Действительно, остались изумительные впечатления. Когда я был в Норильске в 1960 году, здесь жили необыкновенно симпатичные интеллигенты, которые освободились и остались в городе после лагеря. Я со многими из них общался и сейчас очень жалею, что не записывал их истории. Теперь таких нет. Хотя сегодняшний зал был просто потрясающий по восприимчивости. И когда я надписывал книги, я смотрел на лица. Очень много интеллигентных лиц, это замечательно. – Дважды в год вы ездите в турне по России. Насколько по этим поездкам вы можете судить о жизни здесь? – Во время гастролей я имею дело с людьми благополучными и вижу казовую, праздничную сторону жизни. Но я читаю много российской прессы, честной, ее осталось мало – “Новая газета”, “Коммерсант”. “Эхо Москвы” слушаю. То есть имею определенное представление и о других сторонах российской жизни. – Публика в разных городах отличается? По-разному смеются? – Да. Сегодня смеялись так, как давно никто не смеялся. Я даже поразился. – Со сцены смех из зала хорошо различим. Бывает неприятный смех? Когда раздражает в течение всего концерта? – Бывают такие истеричные экзальтированные дамы, которые начинают смеяться и не могут остановиться. И слышен их смех напополам с икотой. Но это же все от хороших ощущений, так что на это не злишься, конечно. – Вас не огорчают пустые кресла в зале? – Наверное, так же, как девушку из публичного дома огорчает, что не все получают от нее удовольствие. – Когда я купила билет на ваш концерт, водитель такси восхитился: “Ух ты, на Губермана”. А когда предложила ему тоже взять билет, пока они есть в кассе, уточнил: “На воскресенье? Нет, Пасха же”. – Из-за Пасхи?! Чушь собачья. – Православие и вообще религиозные чувства сейчас захлестнули многих… – Думаю, что это эпидемия и мода, а не искренний порыв веры. “Если приодеть, он ничего” – С будущей женой у вас была любовь с первого взгляда? Насколько я знаю, вы пришли к ней чинить торшер? – Да, это была любовь с первого взгляда. Чинить торшер я пришел через неделю после первой встречи и тут же остался ночевать. А во время первого знакомства попросил у нее телефон. Она тогда спросила у подруги, жены Сашки Городницкого, стоит ли давать мне номер. Подруга сказала: “Знаешь, да, если его приодеть, он ничего”. – Многие считают, что настоящая любовь только и возможна с первого взгляда и нельзя полюбить человека через год или через два после знакомства. – Думаю, это абсолютно неверно. Вся мировая литература говорит нам о том, что человека можно полюбить и год спустя, и жизнь спустя. – Вы согласны, что традиционная семья себя изживает? Не в том смысле, что друг с другом живут представители одного пола, а в смысле, что человек стал способен вообще жить один? – Что-то, безусловно, претерпевает трансформацию. Но с тем, что семья себя изживает, я не согласен. Бог создал человека парным существом. Даже геи и лесбиянки существуют вдвоем и воспитывают детей. Так что, думаю, институт брака вечен, это от Бога. – У вас взрослые сын и дочь. Чем они занимаются? – Дочь работала воспитателем в детском саду, а в 45 лет родила третьего ребенка, дочь, и сейчас ее воспитывает. Сын родил пятого. Так что у нас с женой уже восемь внуков. Но знаете, шесть девочек и только два пацана – это обидно, я очень мужиков люблю. Сын – черт знает чем он занимается, какой-то программистской обработкой геофизических данных. Но ездит по всему миру. – Можно спросить о вашем брате? Он умер в прошлом году… – Ничего, спрашивайте. – Мало кто знает, что академик Давид Губерман много лет был руководителем уникального научного проекта – Кольской сверхглубокой скважины… (У этого единственного в своем роде и сенсационного проекта было много противников – из-за его дороговизны. Однако он позволил сделать множество научных открытий и перевернуть представления о структуре земной коры. В частности, на глубине трех километров под землей был обнаружен грунт, по всем физико-механическим свойствам абсолютно идентичный лунному. Тогда ученые шутили: “Луна откололась от Кольского полуострова”. Сейчас исследования свернуты. – Авт.) – Мой брат был необыкновенно талантливым человеком. На Кольском полуострове пробурил 12 километров! На советском оборудовании, что чудо. Обогнав и американцев, и немцев. Он отдал этому 35 лет своей жизни. Сейчас скважина кончена, оборудование распродано в утиль, чтобы заплатить зарплату последним работникам. Кончено, ничего нет, как будто и не было. – Вы писали научно-популярные статьи. А сами не хотели серьезно заняться наукой? – Для этого нужно быть моложе и знать языки. Я не знаю языков, и мне надоело как-то. У меня в России зарезано четыре книги по социальной психологии. Я все время пытался написать о советской власти, а редакторы это очень хорошо чувствовали. Человек сбывшейся мечты – Сколько писем вы получаете? – Раньше приходило огромное количество в издательства, в редакции журналов. Сейчас пишут очень мало. Рукописный жанр себя почти изжил, а электронный адрес я никому не даю, иначе меня немедленно начинают атаковать графоманы. Я очень их опасаюсь, потому и не зарегистрирован ни в каких социальных сетях, и у меня нет своего сайта. – У вас много подражателей, которые пишут “шурики”, “васики”, “петики” и передают вам для оценки и рецензирования. – Сотни! – Читаете хоть что-то? Отвечаете? – Заглядываю, но обычно по двум-трем стишкам уже понятно, с кем имеешь дело. Пока не попадалось талантливых людей. – Чувствуете себя родоначальником литературного направления? – Да что вы, конечно нет. Был Омар Хайям, был Дон Аминадо, замечательный человек. Маршак писал отличные четверостишия, очень многие. Так что нет-нет, я не родоначальник. Просто много написал, развил этот жанр. – Многие ваши стихи растащили на цитаты, и они уже живут без авторства, как фольклор. – Ну и слава богу. – Как вы относитесь к борцам за чистоту русского языка – противникам мата? – С омерзением. – Мне кажется, люди, которые не выпивают и не матерятся, они как-то подозрительны. – О чем вы говорите! Вот эти, которые непьющие, они над нами в чистилище будут надзирателями. – В одном из интервью вы сказали: “Я впервые в жизни во вкусном еврейском ресторане, потому что здесь нет ни одного еврейского блюда”. Вам не нравится еврейская кухня? – Вы знаете, она чудовищно разная. Есть очень вкусные блюда. Но когда еда навязана и соблюдается обязательная кошерность, то это, конечно, раздражает и это ужасно глупо. Потому что, например, обескровленное мясо гораздо менее вкусно, чем обыкновенное. И потом, я очень люблю свинину и не склонен от нее отказываться. – Еврейский юмор существует? – Не просто существует, а является основой, дрожжами, формо- и смыслообразующим элементом всего мирового юмора. Это что-то потрясающее. Думаю, благодаря юмору наш народ и уцелел во время этих чудовищных тысячелетий. – “Больно только когда смеюсь”? – Да, этот анекдот – квинтэссенция еврейского юмора. Вообще, те анекдоты, которые придумывают о себе сами евреи, они чудовищны по тонкости и изощренности. – Какие из ваших мечтаний не сбылись, хотя могли бы? – Такого нет. Я человек сбывшейся мечты. Всегда хотел быть чтецом-декламатором. Еще со школы хотел читать чужие стишки, красиво, с завыванием. А тут же такое счастье – читать собственные. – Тем не менее свой труд вы называете квазиартистическим, почему? – Да ну какой из меня артист! У меня, по счастью, нет никаких звездных заболеваний. Я просто читаю и читаю свои стишки. Но старательно. – Но вам льстит, что вы известная личность? – Вы не поверите – я до сих пор не уверен, что я известная личность.