WAP
PDA
“Норильск – фундамент моей жизни”
НОРИЛЬСК В ИСТОРИИ. ИСТОРИЯ В НОРИЛЬСКЕ
|
17 августа 2012 года, 16:44 Текст: Владимир РАССАДИН
|
В издательстве “Полимедиа” вышла в свет очередная, двенадцатая книга из серии “О времени, о Норильске, о себе”. “ЗВ” публикует из нового тома воспоминания сына известного в Норильске в 50–60-е годы композитора и музыканта Олега Рассадина.
| Окончание. Начало в №133 за 20 июля и №138 за 27 июля
Коммерческий проект - Олег, ты почему Вовку не учишь музыке? - спросил товарищ отца. - У него нет слуха. - Не может быть! Вовка, иди сюда! Подхожу. Дядя Витя открывает крышку пианино и нажимает на клавишу. По комнате плывет мелодичный звук. - А ну-ка, спой. - Ля-а-а. - Я нажал ля, и он спел ля! Дальнейший спор я не помню, у меня свои дела. Это было в начале 50-х, когда мы жили еще на Заводской улице. Музыка в нашем доме звучала очень часто: папа наигрывал какие-то мелодии на пианино, иногда играл для собственного удовольствия и для нашего с мамой. Часто я смотрел спектакли из оркестровой ямы и сидел рядом с отцом у рояля, музыка была частью моей жизни. В театре музыкальное сопровождение исполняло трио. Рояль – папа, скрипка – эстонец Рихе Ярви, виолончель – Виктор Цитцер, тот самый дядя Витя, который проверял у меня слух. В то время в Норильске было много музыкантов из Прибалтики, которые оказались на Крайнем Севере по “приглашению” Сталина-Берии. Многие после смерти “благодетеля” вернулись на родину, но многие и остались. Мне впоследствии довелось работать в одном оркестре с Пормалисом, Контом, Кютом. Но пока я был только благодарным слушателем. Пианино в нашем доме то появлялось, то исчезало, и я никак не мог взять в толк, отчего это происходит. И только через много лет я услышал от отца откровения, сказанные не для моих ушей, а собеседнику папы. Ларчик просто открывался. Однажды в голове Виктора Цитцера возник коммерческий проект, как сказали бы сегодня. Покупается разбитое пианино, приводится в полный порядок и продается. Понятно, что покупается оно как можно дешевле и продается как можно дороже. Папа должен был отладить всю механику и настройку, а Цитцер приводил в идеальный порядок внешний вид инструмента, он был неплохим краснодеревщиком. Единственным условием отца в этом предприятии был отказ торговаться при покупке. Это брал на себя Цитцер и делал все довольно оригинально. Только они входили в квартиру, где продавали инструмент, Цитцер, не давая хозяевам открыть рот, сразу задавал два вопроса: где инструмент и сколько он стоит. Услышав ответ, он говорил: “Олег, пошли отсюда!” Робкие хозяева просили назвать свою цену. Тогда Цитцер предлагал папе посмотреть инструмент и дать свое резюме. Отец осматривал механику, пробовал клавиатуру, слушал звучание и высказывал свое мнение. Цитцер называл цену, и начинался торг, в котором папа участия не принимал, но его заключение как эксперта имело решающее значение. Наконец стороны приходили к согласию, и сделка совершалась. Покупка, как правило, обходилась в 3,5–4 тысячи рублей, а после ремонта, настройки, полировки продавалась за 6,5–7 тысяч. Разделите доход на двоих, вспомните норильские заработки и решайте сами, равна ли была прибыль затраченному труду и материалу. Здесь нелишне напомнить, что труд музыканта, как, впрочем, и учителя, ценился и сегодня ценится государством не очень-то высоко. При переезде в новую квартиру этот бизнес приказал долго жить по вполне прозаической причине. Мы получили жилье на пятом этаже, а каждый раз заносить и выносить пианино – удовольствие сомнительного свойства. “Классный” папа В 1955 году в Норильске появилась музыкальная школа. Первые два года ученикам по классу аккордеона и баяна приходилось приносить на урок свои инструменты. Как говорил персонаж популярного тогда фильма “Лично известен”, “преклоняюсь, но не завидую”. Особенно трудной была ноша при сорокаградусном морозе. Так что выражение “Искусство требует жертв” приобретало конкретный характер. Спустя два года у нас с папой состоялся такой разговор. – Хочешь учиться игре на аккордеоне? – Очень хочу! – Но учти, для этого потребуется много сил, времени и характера. Даешь слово? – Даю! – Ну смотри, назад хода не будет. Это серьезно! – Понял. Я действительно это понял, но не до конца. Я просто не предполагал, какие испытания меня ждут впереди – физического, а главное – морального порядка. Начало моей учебы в музыкальной школе было обескураживающим. 1 сентября я умудрился сломать левую руку! Теорию музыки и сольфеджио я посещал, а вот занятия на инструменте для меня начались только через месяц. Я занимался у своего родителя, чему не позавидуешь. У чужого дяди можно схалтурить, пропустить урок, а тут я был вынужден соблюдать дисциплину. Начал я довольно лихо, догнал ушедших вперед и даже кое-кого перегнал. Так продолжалось два года. А потом “задурил”, и не на шутку. Третий год обучения оказался самым трудным по причине моего возраста. Хотелось на все плюнуть и “колбасить” по улицам вместе со своими сверстниками, а не горбатиться за аккордеоном. Отец жестко напомнил мне наш разговор перед началом учения, и я был вынужден с ним согласиться. Тихо глотая злые слезы, я готовился к предстоящему уроку и на него шел как на каторгу. Ну как тут не вспомнить строчки Пастернака: “С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой”. Я до конца жизни буду благодарен отцу за то, что он сделал из меня не только музыканта, но и человека, отвечающего за свои слова и поступки. В четвертом классе я уже сидел за инструментом по три часа без принуждения. Секрет прост: пальцы сами побежали. Первые три года инструмент играет на ученике, потом уже он играет на инструменте. Меня поймут те, кто прошел через это в своей профессии, но, правда, при условии, если ты действительно любишь ее. “Ландыши, ландыши…” Начало учебы в четвертом классе музыкальной школы было отмечено еще одним важным для меня событием. Где-то примерно в октябре-ноябре в квартире раздался звонок. На пороге стоял высокий чернявый незнакомый парень. Пригляделся к нему – было в нем что-то симпатичное. – Володя Зырянов. – Я тоже Володя, проходи. – У меня к тебе предложение. Я знаю, ты играешь на аккордеоне, а я учусь на баяне у Стегния (это преподаватель в музыкальной школе). Может, мы попробуем создать свой школьный оркестр? Идея мне показалась интересной, и я согласился. Мы тут же стали намечать кандидатуры будущих участников оркестра, спорили, сомневались и соглашались, пока не пришли к решению. Определили первый состав из аккордеона, баяна, гитары, контрабаса и ударника. Но это легко сказать, надо было где-то доставать инструменты. Школа купила несколько пионерских барабанов, из которых мы стали сочинять ударную установку. Появился балалаечный контрабас вместо смычкового. О настоящем контрабасе мы могли только мечтать. Через некоторое время состоялся дебют новоиспеченного оркестра, который был встречен довольно доброжелательно. Но тут же наступил кризис. Я заявил Володе, что два почти одинаковых по звучанию инструмента не дают разнообразия, надо кому-то из нас осваивать другой инструмент. Володя согласился выучиться играть на трубе. Но одного согласия было маловато, нужна была труба. И мы поехали к нашим шефам. В профкоме Большой обогатительной фабрики нам пообещали содействие и тут же пригласили руководителя фабричного духового оркестра. Он дал согласие выделить безвозмездно трубу, чему мы несказанно обрадовались. Но радость оказалась преждевременной. Сколько мы с ней провозились! Выпрямляли, паяли, чистили зубным порошком. В конце концов она приобрела вполне респектабельный вид, осталась сущая ерунда – научиться на ней играть. Володька взялся за дело всерьез и через короткое время заиграл! Звук оставлял желать лучшего, но это было дело наживное. Музыкальную грамоту он знал, трудолюбия и желания у было с избытком. Ближе к Новому году нас пригласили играть в медицинском училище. Что с нами творилось – трудно передать! Вокруг одни девчонки, чуть постарше нас, юные, симпатичные. Мы из себя корчили черти кого. За вечер нам заплатили 250 рублей! Как же я был горд первой полусотней, заработанной своими руками и головой. Потом было немало вечеров в разных школах, но тот, первый, в памяти остался на всю жизнь. Репертуар оркестрика состоял в основном из популярных тогда песен: “Ландыши”, “Поезда”, “Сероглазая”, “Снег идет”. Сын полка Первая половина 1961 года оказалась печальной – папа сломал ключицу и попал в хирургию, где уже лежала мама, ее готовили к операции. Я остался один под надзором соседей и, естественно, загулял. Забросил учебу, да и до этого учился спустя рукава. Вспоминаю, как в конце 1960 года нахватал двоек и классный руководитель Надежда Ивановна Башук, впоследствии директор 5-й школы, отправилась ко мне домой, чтобы с моими родителями посоветоваться, что ей делать с таким учеником, как я. По дороге она спросила меня, кем я стану без знаний по геометрии и физике. На что я резонно ответил: “Музыкантом”. – “На своей балалайке ты далеко не уедешь”, – заметила она. Самое забавное, что несколько лет спустя я работал в 5-й школе музыкантом и напомнил Надежде Ивановне о ее пророчестве. Она смутилась и сделала вид, что не помнит своих слов. Короче говоря, когда папа выписался из больницы, он задал мне вопрос, хочу ли я учиться. Я ответил: “Не хочу!” Отец спокойно заметил: “Тогда пойдешь работать”. В мае того же года началась моя трудовая деятельность, которая длится уже без малого 50 лет. Начал я трудиться в городском духовом оркестре, хотя ни на каком духовом инструменте не играл. Буквально за неделю выучил большинство партий альта. Со своими обязанностями я справлялся неплохо. В начале июня не стало моей мамы, послеоперационные осложнения она перенести не смогла. Это был жестокий удар. Несколько дней я был не в себе, но надо было жить дальше. В коллективе работали музыканты высокого уровня и хорошие люди, доброжелательные и отзывчивые. Несмотря на заметную разницу в возрасте, они относились ко мне без всякого высокомерия. Я находился в оркестре на положении сына полка. Руководил духовым оркестром Иван Данилович Осипенко, человек по характеру сдержанный, суховатый, вежливый и немного отстраненный. Он был со всеми одинаково ровен и ко всем обращался на “вы”, в том числе и ко мне, хотя я ему в сыновья годился. Это был профессионал, грамотный музыкант и аранжировщик, очень приличный кларнетист-саксофонист. Эстрадным коллективом руководил Анатолий Алешин, но командовал всем Осипенко. В течение года, который я проработал в оркестре, было гораздо больше репетиций с эстрадным репертуаром, чем с духовым. Что вполне объяснимо. Все музыканты были хорошего уровня как духовики, но им не хватало, как сегодня бы сказали, драйва. Все чистенько, правильно, грамотно, но скучненько. Работа в этом оркестре дала мне хорошую практику, но это было не мое. Через год я успешно окончил музыкальною школу, моя выпускная программа тянула по сложности на второй курс училища. В конце мая меня взяли на гастроли с театром в Красноярск, где мне предстояло играть за сценой на аккордеоне, а на сцене артист лишь растягивал меха аккордеона, из которого вынули голосовые планки. Спектакль был в те времена очень популярный – “Стряпуха замужем”. Джаз с удовольствием После гастролей я вернулся в Норильск, и передо мной встал вопрос, где работать. И тут мне повезло. Алешин, который к тому времени уволился из городского оркестра, собирал свой и предложил мне работать в ДК металлургов. Я с радостью согласился, потому что он мне нравился как аранжировщик и высококлассный тромбонист. Под его “знамена” собрались музыканты экстра-класса: Валя Дорофеев – труба, Толя Богославцев – кларнет, саксофон-тенор. Вахтанг Гвиашвили – кларнет, саксофон-альт, Коля Денисов – электрогитара, Володя Рассадин – аккордеон, Саша Индриков – контрабас, Витя Олющак – ударные и руководитель, аранжировщик Толя Алешин – тромбон. Может быть, кого-то покоробит моя фамильярность, что это за Вали-Толи, но этим я хотел подчеркнуть, что все мы были молоды и были единомышленниками. Поверьте, мы работали не только за кусок хлеба, но и получали удовольствие от игры и от общения. Для солирующей группы не существовало технических трудностей. Мы играли произведения высокой сложности. Никто в то время не играл традиционный джаз, диксиленд, а мы играли, да еще как! Мы принимали участие во всех общегородских культурных мероприятиях. Для меня это был “золотой век”, жаль, что он длился недолго. В этом нет ничьей вины, кроме моей собственной. В оркестре я проработал три года с небольшими перерывами, ведь мне не было еще и двадцати лет. Это было время исканий. То я ездил “за туманом и за запахом тайги”, и чего скрывать, за “длинным рублем” тоже. Хотелось купить приличный инструмент, но на него я не заработал, зато получил опыт. Я понял, что не зря столько лет учился и отец за мое обучение заплатил кучу денег. Я полюбил мою профессию, она нравится мне до сих пор. Лето 1965 года я проработал в пионерлагере “Таежный”. Возвратившись в Норильск, стал преподавать в музыкальной школе по классу аккордеона. Должен сразу сказать, что этой работой я откровенно тяготился. В дальнейшей жизни я никогда не возвращался к этому занятию. …В 1966 году у меня возникли сложности с жильем и появилась возможность уехать в Игарку. К тому времени я был уже женат, мы ждали первого ребенка. После полуторагодовой работы в ДК Игарского лесоперевалочного комбината я перебрался далеко на запад, в Калининградскую область, в небольшой патриархальный городок Неман, где и живу до сегодняшнего дня. Продолжаю, несмотря на возраст, работать музыкантом в местном ДК – и это после тридцати лет работы в общеобразовательной школе. Вырастил четверых детей. Имею внуков и праправнука. Таким образом, я нахожусь как раз посередине от моего прадеда до моего правнука. Не рвется нить родства и времени – и в этом, по моему убеждению, сила семьи и государства! У человека самая памятная часть жизни – это детство, отрочество и юность. Именно в это время мы становимся гражданами и настоящими людьми, и это, поверьте, не так уж мало. Норильск для меня стал тем фундаментом, на котором я смог построить свою жизнь. Редакция благодарит за предоставленный для публикации материал Галину КАСАБОВУ, редактора-составителя издания “О времени, о Норильске, о себе” |
На уроке музыки у папы. 1958 г. 
Преподаватели музыкальной школы с выпускниками. Сидит второй справа – Олег Рассадин 
Здание ДИТРа, позднее ДК металлургов и шахтеров. Проработал аккордеонистом с 1962-го по 1965 г. 
Преподаватели музыкальной школы. Верхний ряд (слева направо): Дашевский, Марголина, Ростовых, Коловский 
В фойе драмтеатра несколько сезонов в антрактах играл духовой оркестр под руководством Ивана Осипенко |
| 0 | Твитнуть |
