Антон ХРЕКОВ – ведущий популярной еженедельной программы «Главный герой» на канале «НТВ», журналист, – праздничные выходные провел в Норильске. Телекомпания «Северный город» пригласила его провести семинар для службы новостей. В Норильске же Антон отметил и важную для себя дату: ровно десять лет работы в журналистике. И дал интервью нашему корреспонденту.

– Антон, вы впервые в Норильске? – Нет, я в прошлом году приезжал делать репортаж о Михаиле Прохорове, после того как он сообщил, что намерен уйти из «Норильского никеля». Тогда и познакомились с Марией Махановой, переписывались, «зафрендили» друг друга на сайте odnoklassniki.ru, а потом возникла идея приехать провести мастер-класс с журналистами новостей «Северного города». – А сами как пришли в журналистику? – Можно сказать, случайно. Я по диплому востоковед, закончил Институт стран Азии и Африки, учился на Тайване, одно время жил с родителями во Вьетнаме – словом, никаких «точек пересечения» с журналистикой не было. Мой товарищ по институту Федя Тавровский работал на НТВ, пригласил как-то: мол, заходи, посмотри, как мы работаем. Я сначала не соглашался, говорил, что ничего не умею и не понимаю, но зашел раз, другой… так и захожу с тех пор уже десять лет. – Как возникла идея программы «Главный герой»? – Спонтанно. Мы сели втроем и придумали. Вообще-то, аналогичные программы на телевидении существуют. Например, есть «Истории в деталях» на канале СТС, но она такая… как пересказ светской хроники из глянцевых журналов. А мы хотели сделать умную, качественную программу, чтобы ее смотрели в воскресный прайм-тайм. «Главный герой» впервые вышел в эфир 4 февраля 2007 года, и с тех пор мы ее делаем: восемь продюсеров, восемь корреспондентов и я как ведущий и автор. – А кто придумывает темы для сюжетов? – Все придумывают. Нет такого специального человека, который сидел бы и занимался только придумыванием тем. Во вторник мы собираемся и обсуждаем очередной выпуск. Есть такое понятие в журналистике – researching, то есть изобретение новых тем, поиск. Вообще в журналистике, замечу, очень много терминов из английского, потому что практически все, что сегодня работает на телевидении, пришло из англоязычных стран. Ну, придумали, потом корреспонденты пошли снимать сюжеты, продюсеры – искать героев. Какого-то жесткого графика нет, но люди работают ответственные, поэтому и по ночам сидят монтируют. – Рубрика, посвященная забытым героям – Сильвии Кристель, Наталье Гусевой, – тоже появилась случайно? – Сейчас очень модное явление – ретромания, интерес к прошлому, к людям, которые когда-то были очень популярны, а сегодня это забытые герои, их мало кто помнит. Есть даже целые телеканалы, обслуживающие эту тенденцию, – «Ретро», «Ностальгия». Идея была в том, чтобы показать сегодняшним зрителям героев, которых, кроме нас, не покажет никто. Сильвию Кристель, звезду эротического сериала «Эммануэль». Чиччолину, порнозвезду, и депутата итальянского парламента. Перечень можно продолжать. – Звезды охотно соглашались на съемки? – Западные звезды – не очень. Но в этом и заключается профессионализм продюсера (а продюсер, по моему убеждению, главный человек на телевидении) – «раскрутить» любого человека на то, чтобы он появился в нашей программе. Признаюсь, что для западных звезд – не всегда, но если нам было очень нужно – мы использовали такое средство убеждения, как гонорар за интервью. – И какова сумма гонорара? – Ну, в пределах пяти тысяч долларов. Максимум. – Часто ли приходится платить за какие-то эксклюзивные съемки? – Постоянно. Существует сформировавшийся рынок. Есть объективная ситуация – жесткая конкуренция между каналами, особенно в прайм-тайм. Есть субъективное профессиональное стремление найти и показать эксклюзив – то есть такие съемки, такие кадры, которых нет ни у кого. Ну, а если есть спрос, неизбежно будет и предложение. Я помню, как мы делали сюжет, посвященный Кириллу Лаврову. И у нас не было никакого «горячего» видео, которое мы могли бы поставить в эфир. И каким-то образом нашли человека, у которого были съемки, как Лавров на банкете говорит тост, причем снято было чуть ли не на мобильник. Но это был эксклюзив, которого, кроме нас, не было ни у кого. Эксклюзив – это то, ради чего работает журналист. Чтобы зритель у экрана всплеснул руками и сказал: «Ну надо же, как они это нашли?!» – Часто ли люди отказывались участвовать в программе? – Мы стараемся убедить каждого. Хотя случаи бывают разные. Например, мы хотели сделать интервью с человеком, который написал школьный учебник истории, где сильно расхваливал Сталина. Позвонили в институт, на кафедру, где он работает. Через какое-то время мне перезванивают. Из Кремля. Такое теперь часто бывает. Зачем вам такой человек? О чем вы хотите его спросить? Я объясняю: ну как же, 40 миллионов уничтожены при Сталине, интересно услышать аргументы человека, который считает его яркой исторической личностью… А собеседник меня не слушает и повторяет, как заевшая пластинка: «преемственность поколений, мы должны уважать свою историю». Я снова пытаюсь объяснить, а он мне опять про преемственность. Так и не поговорили. – Есть ли какие-нибудь «главные герои», которых вы мечтаете снять для своей программы? – Множество! Например, Михаил Барышников. Человек-загадка. После своего бегства на Запад он принципиально не дает интервью российским журналистам. Причем оговаривается при любом интервью, что оно не может быть – ни при каких условиях – передано российским СМИ. Конечно, мне было бы очень интересно записать с ним интервью – и вовсе не из-за ограничений, а просто личность самого Барышникова меня сильно интересует. –  А с Дмитрием Медведевым вы хотели бы сделать сюжет? – Конечно. Я когда-то работал в президентском пуле, куда был аккредитован от НТВ, и несколько раз записывал с ним интервью. Мне было бы очень интересно погулять с ним по Петербургу. Питер – это мой любимый город, хотя вырос и работаю в Москве. Но Москва – она понятна, а вот в Петербурге остается некая загадка. Вот о таких загадках я бы с Медведевым и поговорил. Но сейчас, когда за нами будет постоянно следовать Федеральная служба охраны, это, конечно, совсем не то… Знаете, Медведев – он гораздо более свободный и раскованный человек. Лишен этого чиновничьего идиотизма, который настигает людей, когда они попадают в высшие эшелоны власти. У меня был такой показательный случай. Если обращали внимание, на всех совещаниях в Кремле, на всех мероприятиях никогда не используют ручки. Везде стоят стаканы с карандашами. Простые, остро заточенные карандаши. Но они везде, их много. И вот я записываю с Медведевым интервью и думаю: а спрошу-ка я его про эти карандаши. Обычный российский чиновник сразу бы замкнулся и сказал что-нибудь вроде «карандаши – это карандаши, а ручки – это ручки, и перестаньте задавать глупые вопросы». А Медведев как-то сразу оживился, говорит: «Мне тоже интересно, почему карандаши, кто их затачивает в таких количествах…» То есть он другой, не такой, как привычные нам государственные мужи… – Про музыку его спросили бы? Он ведь Black Sabbath слушает… – Про музыку вряд ли. У нас вкусы музыкальные разные. Я вот люблю русский рок, хожу до сих пор на концерты «Чайфа» или «ДДТ», когда они в Москве играют. А вообще, мне очень нравится китайская попса. Нашу терпеть не могу, она слишком агрессивная, а китайскую слушаю с удовольствием. Тем более язык-то знаю и слышу, о чем поют: у них попса такая добродушная, наивная. – Китайское – это хобби? – На хобби, если честно, времени не остается. Рабочий день, как мы говорим, «с одиннадцати до одиннадцати». Но люблю китайский чай, китайскую кухню, китайскую литературу. – Есть ли какие-то герои, какие-то темы, которых вы никогда принципиально не покажете в программе? – Знаете, у журналистов есть такие принципы работы – «белый список» и «черный список». «Белый список» – это показывать все, что разрешено. «Черный список» – показывать все, что считаешь нужным. Я предпочитаю работать по принципу «черного списка». Хороший журналист должен быть в какой-то степени универсалом. Должен уметь поехать, куда скажут, и сделать интересный сюжет. Правда, у меня была возможность выбирать. Когда я еще работал в «Новостях», я просил: отправляйте меня куда угодно, кроме двух мест – театра и Госдумы. Театр я не понимаю с детства, а Госдума – тоже театр, только очень плохой. Меня и не отправляли.