Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
Экстрим по душе Далее
С мечом в руках Далее
Бесконечная красота Поморья Далее
Гуд кёрлинг! Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Леша Сапунов, рудничный геолог
Память
17 августа 2009 года, 13:51
Текст: Валерий БУЗО
Первую руду «Октябрьский» выдал на-гора 35 лет назад,  в марте 1974 года. От месяца к месяцу, от года к году росла добыча, расширялся фронт горных работ, не по дням, а по часам рос коллектив.
Рудное тело разрезалось по первой ленте четвертой панели. Потом шли подготовительные выработки. За ними разрезной штрек первой ленты шел в пятую, шестую, седьмую панели и дальше к южному флангу рудного тела… В четверной панели по обе стороны от первой ленты, с которой все и начиналось, уже вовсю велись очистные работы…
А какая была руда! По отдельным пробам содержание только металлов платиновой группы в одной тонне достигало больше килограмма, а тонна – это четверть куба, кусок величиной с прикроватную тумбочку. «В среднем по больнице» – больше ста граммов на тонну товарной руды.
 
Оказался не только отличным парнем
На ту пору в нашем отделе работали четыре геолога: главный, старший и два участковых. Три опытных и, как мне тогда показалось, старых геолога и один молодой специалист, как мне теперь понятно, совсем еще молодой. Правда, тогда я и себя считал вполне компетентным геологом (специалистом с почти годичным стажем работы).  
Однажды поднялся я из шахты, пошел в раздевалку и по ходу заглянул в отдел, где Павел Алексеевич Курбатов, наш старший геолог, представил мне нового сотрудника:
– Знакомься, это Алексей Сапунов, он будет у нас работать.
– Замерщиком? – спросил я.
– Да ты что! Алексей – наш новый участковый геолог, ему и передашь свой первый участок, а сам пойдешь на новый.
Леша был невысокого роста и, как мне показалась, держался как-то очень уж серьезно. Обычно такая манера характерна для совсем еще молодых людей, которые хотят выглядеть  взрослее. Я и предположил, что он из тех «детей», которых родители пристроили поработать после неудачной попытки поступления в вуз. Но я здорово ошибся.
На самом деле Алексей оказался серьезным, вполне уверенным в себе парнем. Он с красным дипломом окончил Новочеркасский политех. Уже отслужил в армии, где не раз ездил на разминирования. Ушел в запас в звании капитана с должности командира саперной роты. Алексея не хотели отпускать из армии, сулили блестящую карьеру кадрового офицера, но, как шутил Леша, сапер ошибается только два раза – первый, когда идет в саперы…
В молодости легко устанавливаются приятельские отношения. Интересно все: и работа, и люди, с которыми ты работаешь, и жизнь во всех ее проявлениях.
– Леша, а страшно было на разминированиях?
– Привыкаешь. Выведешь народ за оцепление и легким движением руки выкручиваешь взрыватель. Дело техники. А если что-то не так, то и испугаться будет просто некогда.
Алексей оказался не только отличным парнем, но и очень перспективным геологом. Его пикетажки (журналы документации горных выработок) с четкими зарисовками и написанными аккуратным разборчивым почерком геологическими описаниями хранятся в архиве геологического отдела. По почерку – это доказано – многое можно узнать о человеке. У Алексея был почерк будущего главного геолога комбината.  
 
«С геологом первого – несчастный…»
Комплексы проходки восстающих (КПВ) работали с давних времен и представляли собой металлическую кабину, которая по монорельсу доставляла проходчиков в забой. Там они через люк вылезали на крышу, обирали заколы, забуривали очередной цикл. После отпалки все повторялось по новой. И так до сбойки. Восстающие от горизонта откатки до горизонта подсечки становились рудоспусками, а от подсечки до вентиляционно-закладочного горизонта использовались для проветривания.
На начальном этапе отработки, когда еще очень мало пробурено эксплуатационных разведочных скважин, очень важна любая новая информация о форме рудного тела. На «Октябрьском» был установлен порядок: перед последней до сбойки отпалкой геолог должен принять и задокументировать выработку – «отбить контакты».
В тот проклятый день я пришел в камеру ожидания у клети минут за 10–15 до подъема. Диспетчер по громкоговорящей связи объявил: «Геолог второго участка, срочно поднимитесь на-гора».  
Я позвонил диспетчеру:
– Что случилось? До клети 15 минут, мне подождать?
– С геологом первого – несчастный, поднимись…
Когда я поднялся, то Лешу в живых уже не застал.
Крыша кабины КПВ представляет собой трехсантиметровую стальную броню, в которую «впотай» заварен люк. Закол ударил точно в середину люка, сварка не выдержала, и люк  буквально вбило внутрь кабины, на головы проходчика и геолога. В тесной кабине они стояли рядом – геолог и проходчик. Комплекс проходки восстающих – простая и надежная машина, эксплуатировавшаяся с незапамятных времен, с которой прежде ничего подобного не случалось.
Проходчик скончался на месте, а Алексей был еще жив больше часа, но в сознание уже не приходил.
…Наши столы в отделе стояли рядом. Перед шахтой Леша снял свой пиджак и повесил его на спинку стула. Пиджак долго еще висел на стуле, а Лешки больше не было. Осталась только память и не проходящая боль утраты.
Алексей Сапунов родился на Кубани. У матери их было трое. Один сын погиб в автокатастрофе. Второй – Леша. Третий – военный летчик – приезжал в Норильск после гибели брата. Его сводили в шахту и показали место, где  это случилось. Он почти ни о чем не спрашивал, а просто долго стоял и молчал.
В Талнахе провыла сирена ВГСЧ, слух о гибели геолога быстро разлетелся по рудникам. Леша недолго проработал, и его мало знали на других рудниках. Когда я пришел к себе в 51-е общежитие, то застал в комнате ребят, которые пили за помин моей души. Говорят, есть примета: буду долго жить.
 
Норильский особенный…
Прошло больше 30 лет, но память все чаще напоминает мне о тех, кого уже нет, кого знал и не знал лично, чья жизнь растворена в истории города.
Каждый раз по дороге с работы я смотрю на «Маяк» и вспоминаю Витю Мишунина. Он умер от инфаркта еще совсем не старым. По большому счету не так уж важно, от закола, как Леша, или от инфаркта, как Виктор, умер человек. Все они остались частицей всех тех, кто живет и работает в уникальном городе, где жизнь и работа никогда не были легкими, но всегда очень нужными людям и стране.
Мне кажется, что в Норильске очень не хватает памятника норильчанам прошлых поколений. Памятника, к которому мне можно было бы принести цветы и зажечь свечу в память о Леше, Викторе и многих, многих других. Думаю, что не у одного меня возникает такая же мысль. Для кого-то это будет памятник погибшему отцу и мужу, для кого-то – лучшему другу и надежному товарищу…
Этот памятник мог бы стать данью  уважения тем, кто все вместе и каждый в отдельности заслуживают, чтобы о них помнили. Это должен быть наш особенный норильский памятник – напоминание о том, как бережно мы должны относиться друг к другу, к своей и чужой жизни, к тем, с кем рядом живем и работаем.
Здесь не материк, здесь по-настоящему может согреть только любовь близких, и еще труд и тепло людей, тех, кто с тобой рядом.
Мне кажется, что не к Владимиру Ильичу и не к медведям на Валек, а к такому памятнику могли бы приезжать молодожены – те, в ком будущее нашего города.
0

Читайте также в этом номере:

Обвиняется перекресток (Юлия КОСТИКОВА)
Лето достижений (Елена ПОПОВА, Анапа – Норильск)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск