Норильский комбинат в годы Великой Отечественной войны – особая и очень важная страница его истории. За эти годы норильчане сделали, казалось бы, невозможное – дали металл фронту. Через столько лет единицы могут рассказать о Норильске военной поры. Одна из немногих – Белла Султангареева – живет и работает в Норильске с 1943 года.

Начало войны четырнадцатилетняя Набиля Султангареева встретила в родном Красноярске. Утром во дворе девочка обратила внимание на странное поведение взрослых, которые о чем-то говорили между собой, но затихали при приближении детей… Через несколько дней Набилю отправили в санаторий под Красноярском по путевке, выданной, когда никто о войне не думал. Спустя какое-то время навестить девочку пришли дворовые товарищи. Они встали рано утром и прошли 20 километров пешком… И сегодня, через столько лет, взрослая женщина сокрушается, что перед их приходом съела полагавшуюся ей на полдник булочку… Поговорив с «курортницей», друзья на голодный желудок отправились в обратный путь. А Набиля с этого дня перестала пить чай с конфетами, откладывая их для своих друзей и домашних. В семье Султангареевых было четверо детей. Старший Наиль и три девочки, одна из которых была немного старше Набили.   Остались голые стены Когда девочка через месяц вернулась в Красноярск, она не поверила своим глазам. Город был наводнен военными и эвакуированными. В детскую память врезалась хорошо одетая женщина в туфлях на каблуках, погоняющая лошадь с повозкой. …Дома семья сидела за вечерним чаем, только в чайнике вместо заварки плавали хлебные корочки. А как все радовались ее конфетам! Вскоре точно так же уже все вместе радовались хлебным корочкам. В 1942-м, когда Наиля призвали в армию, к Султангареевым за перегородку подселили семью эвакуированных москвичей. – У них не было абсолютно ничего. И у нас к тому времени тоже остались только голые стены. Не было одежды, продовольствия. В городе ввели карточки. Папа работал в военном городке каптенармусом, благодаря чему иногда нам перепадало несколько дополнительных кусочков хлеба. Когда после сильного приступа почечной болезни отца демобилизовали, нам пришлось совсем туго. К счастью, старшей сестре пришлось  устроиться на работу в мастерскую, где шили белье для военных. Несмотря на все трудности, Набиля успешно окончила седьмой класс и на очередных каникулах вместе со всей  школой отправилась куда-то за Ачинск на сельхозработы. Школьникам из Красноярска была поручена прополка поля от сорняков. С утра до вечера вырывали девочки осоку и молочай, питаясь водой и хлебом. Правда, по возвращении с поля им полагалась еще и похлебка, но чувство голода никогда не покидало растущий организм. В ход шел подножный корм, и однажды девочки набрели на пучки, которые и съели. Все бы ничего, но они были медвежьи. У подружек моментально обметало губы, а слабенькая  Набиля слегла с острыми болями в кишечнике. Врач решил отправить  больную домой. Ее отвезли на телеге на станцию, посадили в поезд, одну, без сопровождения. Почти без сознания  доехала девочка до Красноярска, а потом пешком, скорчившись от боли, еле живая шла домой… Первого сентября Набиля в школу не вернулась. Как и сестра, она нашла себе работу в мастерской, где перешивали одежду для населения. Набиля и себе сшила  курточку из портянок отца и перешила пальто, подаренное знакомой. В этом пальто она и приехала в Норильск осенью 1943 года. Когда главу семейства  отправили на работу на Север, мать решила, что вместе с ним поедет одна из дочерей. Выбор пал на Набилю, которой только-только исполнилось шестнадцать.   Потапов хвалил за старание В Норильске Султангареевых никто не ждал, и жить Ахмеду Гареевичу и его дочери пришлось в коммунхозе, располагавшемся на Нулевом пикете напротив урванцевского домика. На работу девушку взяли в проектный отдел комбината копировщицей. Проектировщиками тогда командовал выпускник Ленинградского горного института Александр Шаройко. Комбинату в 1943-м исполнилось восемь лет, а будущему институту «Норильскпроект» – всего пять.  Завенягин добился проектирования Норильска в Норильске. К  концу войны в Норильске уже многое было свое, от проекта до воплощения. – Шла к Александру Емельяновичу Шаройко с надеждой, что меня все-таки возьмут на работу… Он, когда узнал, что мне всего шестнадцать, засомневался, но не отказал. Я очень старалась, в каждый чертеж, особенно архитектурный,  душу вкладывала – ведь это будущее города. Работали в то время в проектной конторе посменно. С 9 до 23 часов с перерывом на два часа. Были и ночные смены. Работы было много, и вся срочная. С особой гордостью через десятки лет Султангареева вспоминает, как работала над  чертежами снегозащитных заборов Михаила Потапова. – Валентин Никонович Скалигеров, бригадир нашей транспортной группы, задумал сделать альбом всех вариантов снегозащитных заборов и мостов. Каждый чертеж в уменьшенном виде, работа почти ювелирная. Пока я корпела над этими чертежами, Михаил Георгиевич (Потапов. – Авт.) не раз подходил  ко мне, согнется – был высоким – и что-нибудь непременно подскажет, посоветует.  Очень хвалил меня за старание и упорство. Вообще, ко мне  в отделе  относились деликатно и бережно. Нас, копировщиков, было немного: Октябрина Непомнящая, Марк Хасдан, Сима Чалкин, Петя Сичевой, Вера Гуляева, Толя Мальцев и я. Ночью копируем и поем в свое удовольствие. В дверях  иногда появлялся Александр Емельянович, часто работавший до глубокой ночи. Послушает и уйдет к себе. Замечаний нам никогда не делал, хотя кабинет начальника проектной конторы находился как раз напротив копировального отдела. В начале 1944-го Набилю Султангарееву командировали в Дудинку в составе проектной группы, занимавшейся портом. Группой руководил Лев Никонов. – Чем конкретно занимались проектировщики в Дудинке, уже не помню, но меня хотели оставить там до конца года. В мае началась оттепель, а я была в валенках, так как никакой другой обуви не нашлось, мне разрешили вернуться в Норильск.  В 1944-м в ледоход погибли почти все речные суда вместе с грузами. Рассказывали, то же самое было и в 1943-м.   Портрет работы Рябчикова Осенью 1944-го в «Нью-Йорк геральд трибюн» появились заметки о Норильске. Номер газеты из Вашингтона в Норильск прислал Семен Бочарников, обогатитель-исследователь, начальник Норильской лаборатории обогащения в сороковые годы. О газете стало известно всем вольнонаемным. В статье Мориса Гиндуса было написано о заводах-великанах и маленьких избах, ТЭЦ, театре, техникуме и футбольном стадионе. Как появилась эта статья, был ли американский журналист в Норильске, сегодня не совсем ясно. Известно только, что Завенягин через московскую контору просил это выяснить у Панюкова. Статья наделала много шума, хотя была очень политкорректной. О заключенных и лагере в ней ничего не говорилось. В том же 1944-м после длительного перерыва Норильск появился и на страницах советских газет. «Известия» напечатали очерк Георгия Кублицкого, прилетавшего в Заполярье по заданию Совинформбюро. Эту газету видела и молоденькая копировщица, а вот самого Кублицкого – нет, хотя журналист пробыл в маленьком Норильске целых 10 дней. А вот знаменитый небесно-космический репортер Евгений Рябчиков не мог не заметить небесную красоту девушки. Портрет Набили его работы экспонировался на выставке фотографии в ДИТРе, и после работы она часто забегала посмотреть на свое изображение. Помнит норильчанка с 63-летним стажем и съемки первого фильма о Норильске по сценарию Рябчикова. Их Набиля наблюдала у того же ДИТРа на улице Октябрьской. Именно там новосибирская киногруппа снимала искусственную пургу в марте 1945-го. Для этой цели был задействован самолетик ПО-2. Когда запустили мотор, стремительные потоки воздуха подняли тучи снега, заставившие людей согнуться и, как в настоящую пургу, чуть ли не ползком двигаться по насту. Киногруппа завершила свою работу к майским праздникам 1945-го и улетела в Красноярск вместе с металлом Норильска. 1 мая Набиля с подругами провела на стадионе. – Было тепло. Природа словно предвещала День Победы, да и по радио передавали оптимистические сводки. 9 мая с утра гудела ТЭЦ. Я недоумевала, что случилось, а когда пришла на работу, услышала: «Расходитесь, праздник сегодня. Война кончилась…» За столько лет ничего не забылось. А первые норильские годы, пришедшиеся на войну, мне по-особенному дороги.   Большой певицы не получилось Певческая карьера нашей героини началась уже в послевоенное время. Культурным центром Норильска в сороковые стал построенный по проекту Витольда Непокойчицкого Дом инженерно-технических работников. В ДИТРе Набиля выступала с романсами, ариями из опер, народными песнями (непременно в обработке). В Норильске было кому оценить талант начинающей певицы. Голос ей ставил известный в Норильске музыкант, впоследствии первый директор музыкальной школы Николай Васильев. Ей прочили большое будущее. В 1954-м Набиля Султангареева уволилась из проектной конторы (отдел поменял статус) Норильского комбината и поехала учиться в Москву. Ничто не предвещало беды, но два года учебы на вокальном отделении Московской консерватории из-за неправильно определенного голоса привели к тому, что на связках у девушки образовались узлы, и большой певицей Набиле стать было не суждено… Случайно встреченная в Москве Мария Константиновна Муханова, которую Набиля хорошо знала по Норильску, предложила обратиться к Нине Дорлиак за помощью. Но девушка решила вернуться в Норильск, где давно уже собрались все Султангареевы. Брат, вернувшийся с фронта, окончил горно-металлургический техникум, сестры работали в той же проектной конторе, а Набилю пригласили в недавно открывшуюся музыкальную школу. – Сегодняшнее здание на Богдана Хмельницкого еще строилось, – вспоминает Белла Ахмедовна. Посмотреть будущее место своей работы преподаватель музлитературы ходила со своим учителем по ДИТРу пианистом Николаем Борисовичем Васильевым. Вместе с работой получила она и новое имя. Для удобства Набилю стали звать Беллой Ахмедовной. И так уже ровно полвека.

“На долгую память талантливой Беллочке”. Так подписал фотографию на этом концерте в ДИТРе композитор Борис Татаринов