Я прожила в Норильске десять лет. Он и сейчас вспоминается мне как одна длинная волшебная сказка. В счастливые семидесятые и перестроечные восьмидесятые в Норильске между людьми царила великая дружба, они дорожили общением. Можно было запросто завалиться в гости без всяких звонков и особых приглашений. И все были рады друг другу.

Тянулись к великой дружбе Моя мама работала в отделении ВТО (Всероссийского театрального общества). Актеры приходили в наш дом в любое время суток. Как-то на обед забежал актер Юрий Григорьевич Гребень. Он исполнял в Норильском театре драмы роль Владимира Ильича Ленина. И, конечно, воплощал на сцене другие образы. Гребень вбежал к нам с мороза в костюме собаки Шарика из детского спектакля. На голове шапка ушастой собаки, костюм из шерсти с лапами и хвостом. Прихлебывает дядя Юра щи и говорит: «Ай да Гребень! Ай да актер! Какой диапазон: от Шарика до Ленина!» Юмором, чистым и светлым, доброй иронией была наполнена норильская жизнь. Люди умели и не боялись посмеяться над собой. В 1983 году, когда я с мамой возвращалась с каникул, мы застряли в аэропорту Внуково. Сентябрь в Москве в тот год стоял бесподобный. Было тепло, лето как будто и не торопилось заканчиваться. Вылет задерживался на неопределенное время, мест свободных в аэровокзале не было, и многие люди ночевали в лесочке возле аэропорта. Все воспринимали трудности с юмором, не ныли и не жаловались. Наоборот, беспокоились друг за друга, присматривали за багажом, приглашали в буфет на чашку кофе с пирожным и даже помогали деньгами совсем незнакомым людям. Когда вылет задерживался уже более чем на три дня, послышались возгласы: – Кто-нибудь есть с улицы Комсомольской? – Мы! – 25 рублей до 15 сентября одолжите, пожалуйста! – Эй, а с улицы Ленинградской кто? Обменявшись адресами и телефонами, люди были очень счастливы, что их выручили. Многие потом дружили долгие годы. Несмотря на тяжелую работу, занятость на комбинате, мой отец всегда интересовался моими успехами и неудачами в школе, знал всех моих учителей и друзей. С одноклассницей Оксаной мы жили на одной площадке. Родители нам доверяли, отпускали нас в кинотеатры даже на сеанс в 23.40! Отцы нас встречали после фильма, а мы шли довольные и счастливые. С бывшими соседями по лестничной площадке мы дружим до сих пор. Недавно встречались и вспоминали, как было весело, как обменивались пирогами и салатами на праздники, какие у кого обитали животные и что они вытворяли. Мы с мамой часто подбирали брошенных животных. У мамы в ее любимом ВТО находили приют и новых хозяев кошки и собаки, которых безответственные люди выбрасывали на мороз. Однажды под лестницу подкинули двух слепых щенят в посылочном ящике. «Заботливые» хозяева даже смастерили теплую подстилку для них. Щенят мы выкормили и раздали. Серый кот Лешка (я назвала его так в честь графа Лешека Чиньского из знаменитого польского фильма «Знахарь») тоже нашел себе очаровательную хозяйку. Она даже имя менять не стала. «И правда на Лешека похож!» – сказала женщина, не зная ничего о польском графе, а лишь взглянув на вздыбленную холку растерянного кота. Лешек прожил в ВТО три месяца вместе с щенками. Даже животные в Норильске тянулись к великой дружбе!   Чтобы приходила нарядной! Вспоминается, какая серьезная и даже жесткая дисциплина была в норильской сфере обслуживания! Замечаний в жалобной книге боялись. Высококвалифицированного парикмахера за грубость могли перевести на месяц в уборщики. Люди держались за свою работу. Нельзя было сразу устроиться по специальности, если человека уволили за правонарушение или хамство. Моя память хранит приятные воспоминания о любимой парикмахерской «Локон». Клиентов здесь было очень много. Причем с самого утра. К открытию парикмахерской дамы торопились на укладку, мужчины стриглись, брились, искали свой стиль иногда более детально и капризно, чем женщины. Всем хотелось хорошо выглядеть. В салоне «Локон» работал мастер Василий Барышев. К нему всегда была очень плотная запись. А я уже в 15–16 лет любила делать прически, особенно когда собиралась в театр. Однажды я пришла к Василию завить челку на плойку (в то время так называли щипцы для завивки). Надела скромный повседневный зеленый свитер с юбкой. Василий спрашивает: – Ты в свитере в театр пойдешь? – Нет, переоденусь, – спокойно говорю я, не понимая вопроса. Строго посмотрел на меня мастер и не взял на это время на укладку. Обидно мне стало, слезы близко. Трагедия – в театр без завитой челки! Какое ему дело до моего свитера? – Значит так, – безапелляционно заявил Василий, – сейчас я приму другую женщину, а ты отправишься домой, наденешь то, в чем пойдешь в театр, и бегом ко мне!  Мало того что на улице минус 50, у тебя на голове шапка, так ты еще и работу мою портить будешь, снимая свитер! Чтоб приходила ко мне всегда нарядной! Столько клиентов, казалось бы, ну пришла к нему малолетка в свитере, завей ей челку – и пусть идет, куда собиралась! А вот не могли тогда настоящие мастера работать бездушным конвейерным методом!   Местный загар и джем из Болгарии А кто сказал, что в Норильске нельзя было хорошо провести лето? Скажем, не получился у вас отпуск на материке, и все тут! Депрессивных на этот счет не наблюдалось. По крайней мере, на моей памяти. Люди рвались на турбазы или дикарями отправлялись в тундру. В июне природа преображалась на глазах, становилась неузнаваемой буквально за считаные дни. А две недели жары (в городе иногда бывало плюс 32 градуса) становились настоящим подарком и норильскими отпускниками ценились больше, чем один месяц жаркой погоды в Сочи. В 1982 году, оставшись на лето в Норильске, я умудрилась даже получить солнечные ожоги. Зато когда загар сформировался, я была счастливее многих школьных друзей, спрашивавших: «Откуда такой чудесный загар?» Меня распирала гордость, и я с легким хвастовством отвечала: «Местный». Погода в Норильске, конечно, влияла и на настроение, и на поведение людей. Отправляет меня мама в магазин. За окном – минус 50 градусов. Я начинаю ныть, что на улице холодно, потом надеваю все теплое, в том числе и шлем американского покроя, в котором оставлены лишь щелочки для глаз. Бегу по улице, задыхаюсь от мороза. Другое дело, когда термометры показывают минус 10 градусов. «Мама, мама, я побегу в «Путораны», там джем привезли из Болгарии и варенье какое-то новое, мы быстро с девчонками вернемся, мама!» Надо заметить, что магазин «Путораны», где продаются вожделенные сладости, находится на другом конце города, до него восемь остановок на автобусе, которого надо дождаться, влезть в него и суметь там устроиться поудобнее. Но зачем нам автобус? Мы с девчонками пешком пойдем. Не идем, а бежим, захлебываясь от свободы, пьянея от хорошей погоды, от нашей юности, от такого родного, пусть даже колючего, норильского ветра. Возвращаемся, уже когда ночь полностью опустилась на Норильск. Пока не видят родители, прямо на улице едим потрясающее мороженое. Норильский молокозавод только что наладил его выпуск не в вафельных стаканчиках, а в корзиночках, длинных и хрустящих. Мы знаем точно, что в Москве такого нет. Наше мороженое лучше московского! …Многое в Норильске изменилось со времен моей юности. Может, даже не в лучшую сторону. Но я ни за что не смогу сказать о годах, прожитых в городе, плохо. В мыслях нет осмеять события моей юности. Кто-то с насмешкой вспоминает пионерскую организацию и комсомол. Для меня же это было время позитива, радости. Например, когда мы участвовали в тимуровском движении, помогая ветеранам Великой Отечественной войны. А как мы с одноклассницей Светланой не спали три ночи, когда учили устав перед вступлением в комсомол! Боялись что-нибудь не запомнить. Как память об этих событиях лежит в моем доме на почетном месте мой комсомольский билет. Знаю, что никогда не забуду ни суровые метели, ни ясные морозные вечера, ни первое свидание, на котором была такой прекрасной прогулка в Старый город.